Шерлок Холмс идет по кровавым следам
Шрифт:
— Нас с Уотсоном ожидает напряжённое утро, Лестрейд. У нас есть своя неотложная розыскная работа, но это необычное убийство меня также интересует. Думаю, мы сможем выкроить время, чтобы взглянуть на труп, — а, Уотсон?
Я сдержанно кивнул. Меня не покидало ощущение, что мой друг может быть вовлечён в новое расследование, в то время как дело Стэплтона-Лидгейт требовало самого пристального его внимания.
Холмс, умеющий читать мои мысли, поспешил меня заверить:
— Не волнуйтесь, старина, всё будет хорошо. А теперь, Лестрейд, не будем больше терять времени.
Лицо
— Отлично, мистер Холмс, — со вздохом облегчения произнёс он.
Полицейский морг, примыкавший к главной штаб-квартире столичной полиции в Большом Скотленд-Ярде, был отталкивающим местом. Если существует такая вещь, как запах смерти, то оно им обладало. Подобно невидимой пыли, этот запах проникал повсюду, притупляя все чувства человека, попавшего в тёмное и мрачное здание морга. Входя сюда через массивную обитую дверь, любой с первой же минуты понимал, что оказался в мире, где мёртвые численно превосходят живых.
Прежде всего Лестрейд привёл нас в небольшой кабинет, где дежурный сержант внёс наши фамилии во внушительный журнал посетителей. Затем по длинному гулкому коридору нас провели в холодное, тускло освещённое помещение без окон. Каменный пол был заляпан высохшей кровью — несмываемыми напоминаниями о многочисленных жестоких преступлениях.
В дальнем углу комнаты стояла старая растрескавшаяся фарфоровая раковина, тускло освещённая мерцающим светом газовых рожков. Нарушая гнетущую тишину, из разбитого крана мерно капала вода. На стене слева от раковины висел застеклённый шкафчик с хирургическими инструментами, под ним стоял короткий лабораторный стол для банок с препаратами. В одной из них плавало большое глазное яблоко. Освещённое зеленоватым газовым светом, оно, казалось, уставилось прямо на меня.
Прямо под центральным газовым светильником помещался длинный узкий стол, на котором лежал труп, прикрытый простынёй, запятнанной кровью. К большому пальцу ноги грубой бечёвкой была привязана бирка со сведениями о покойной. Когда мы втроём обступили стол, по стенам и потолку поползли наши гигантские тени.
— Никогда раньше не видел ничего подобного. Огромная потеря крови.
Лестрейд разговаривал тихо, словно был подавлен зловещей атмосферой места.
Он откинул простыню, открыв лицо мёртвой женщины. Я онемел от ужаса. Моя реакция была вызвана не только жутким видом раны, но и потому, что я узнал это лицо — в тот момент осунувшееся, с обтянутой кожей, смертельно бледное — оно глядело на меня мёртвыми немигающими глазами.
— Холмс! — воскликнул я, — это Селия Лидгейт!
— Что? Вы уверены?
— Вне всякого сомнения.
Холмс прищурил глаза и несколько мгновений, глубоко задумавшись, смотрел в какую-то точку.
— Так вы знаете эту женщину, доктор Уотсон? — спросил Лестрейд.
— Да, — ответил я.
Получив от Холмса неохотный кивок одобрения, я вкратце рассказал полицейскому о наших приключениях за последние сутки.
— Чтоб мне провалиться! — воскликнул он, когда я закончил рассказ. — Значит, Стэплтон всё ещё жив и он на свободе?
— Боюсь,
Мой друг, на протяжении моего рассказа пребывавший в состоянии глубокой задумчивости, покачал головой.
— Сомневаюсь, Уотсон. Сильно сомневаюсь. Такой способ убийства не похож на почерк Стэплтона.
— Может быть, это убийство было чудовищной приманкой, чтобы завлечь вас в очередную ловушку?
— Маловероятно. Убийство девушки произошло сразу после его последней попытки уничтожить меня и до того, как он мог бы узнать о моём спасении. Полагаю, мы можем исключить его из числа подозреваемых по этому делу. Похоже, я не убедил вас, Уотсон. Тогда ответьте на такой вопрос: каким образом Стэплтон узнал бы, что мисс Лидгейт ночью пойдёт через Хэмпстедскую пустошь?
— Она, вероятно, возвращалась к себе домой.
— Согласен. Но он не узнал бы, что она ушла, пока не вернулся на Макколи-стрит. Так или иначе, на этот раз он был настолько упоён успехом в деле моего уничтожения, что отсутствие девушки сильно его не обеспокоило — она ему больше была не нужна, и определённо, не играла роли в его долгосрочных планах.
— Полагаю, вы правы, — неохотно согласился я.
— Я склонен думать, что здесь мы сталкиваемся с одной из тех странных загадок судьбы, когда нити одного дела переплетаются с нитями нового, совершенно самостоятельного.
— Вы имеете в виду — кто бы ни убил мисс Лидгейт, прежде он никак не был с ней связан?
— На это указывают факты.
— Значит, — сказал я, — вы считаете, что убийство совершено каким-то маньяком без всякого повода или мотива?
— Я этого не говорил. По-видимому, самый сложный аспект этого дела — причина смерти. Что вы скажете по поводу этой раны, Уотсон?
Холмс указал на шею трупа.
Чтобы лучше рассмотреть, я придвинулся ближе. Плоть была жестоко разодрана, некоторые фрагменты отсутствовали. Вокруг отверстия с неровными краями, по форме напоминающего оскаленный рот, скопились шарики тёмной запёкшейся крови.
— Такого в моей практике не было, — признался я.
— Отчего могла возникнуть подобная рана?
Я пожал плечами.
— Я, право, не знаю, Холмс. Похоже, плоть разодрана когтями или зубами дикого зверя, но это, наверное, не тот случай.
— А что вы скажете о зубах человека? — тихо спросил мой друг.
— Ну-да, полагаю, это возможно. Боже правый, вы же не думаете, что это сделала призрачная дама? Неужели вы полагаете, что в этом зверстве повинна она?
— Не знаю, Уотсон, но она остаётся главной подозреваемой. В этом убийстве присутствуют некоторые специфические особенности, которые будут сбивать нас с толку, пока мы не получим дополнительной информации.
— Но разве женщине по силам нанести столь ужасную рану? — воскликнул Лестрейд.
— Обыкновенной женщине — нет. Но для разъярённой женщины, женщины, задумавшей убийство, это возможно. Вот, например, Катерина Элиот, Баттерсийский душитель, не только задушила двух своих мужей, но и стащила их бездыханные тела вниз на три пролёта лестницы и зарыла в погребе.