Шесть черных свечей
Шрифт:
— Тра-ля-ля, тирлим-ку-ку, хрена моему зять ку, — произносит Энджи нараспев.
Сестры оживляются и уже не умолкают.
— Скажи ему что-нибудь. Пусть позлится, — подзуживает Джедди.
Пока Кэролайн думает, что бы такое сказать, на лице у нее появляется некое подобие улыбки. У Кэролайн сейчас такой вид, будто ее попросили спеть на вечеринке и она выбирает подходящую песню.
— Надеюсь, Стейси Грейси обходится тебе не так дорого, как другим ребятам из «Монкленд-бара».
Сказано не очень, да Кэролайн никогда и не была сильна в перебранке.
Главное, сестры вместе в этот исторический вечер.
Джедди первая подскакивает к двери и кричит прямо в щель почтового ящика:
— Кладу на бочку пятьдесят пенсов!
— Перебиваю: фунт, — вносит свою лепту Энджи.
— Неужели мы не можем вести себя как взрослые люди? — взывает Бобби.
— Как приятно слышать такое от мужика, который сбежал с девятнадцатилетней соплюхой, — восхищается Джедди.
Некоторое время Бобби обдумывает ответ.
— Надо же куда-то шершавого засунуть, — выдает он наконец.
— Ого! — произносят хором Девочки, матушка и Старая Мэри.
— Спроси ее, спроси Анни Эскимо, что было, когда я ее трахнул! — говорит Бобби через щель почтового ящика.
— Я не фригидная. Я… я сексуально озабоченная. Все равно, тебе и хомячка-то не удовлетворить! — говорит Кэролайн.
Девочки одобрительно кричат, и Кэролайн отходит от двери. Прикол насчет хомячка тоже так себе, но, как я уже сказал, Кэролайн всегда была не очень скора в обмене репликами. Все равно она молодец, считают сестры.
Бобби барабанит в дверь и ругается еще некоторое время, но ответа нет, и Бобби умолкает. Сестры просто не обращают на него внимания и ведут себя так, будто никакого Бобби нету в помине. Кэролайн принимает окончательное решение насчет шести черных свечей, и ей не терпится поскорее взяться за дело. Она вся распрямляется и преображается — ее прямо не узнать.
— Значит, так, — говорит Кэролайн.
— Значит, так, — говорит Донна.
— За дело, — говорит Кэролайн.
За разговором они не замечают, что Бобби просунул руку далеко в почтовую щель и ему удалось кончиками пальцев ухватить шнурок, на котором висит ключ от квартиры. Бобби пытается подтянуть шнурок повыше. Дело идет туго: до ключа далековато, а щель для писем узкая. Тем не менее ключ медленно ползет вверх.
— Замечательно, — говорит Линда.
— Поджарим головку, — произносит Энджи.
Венди осведомляется, когда Бобби в последний раз видел Стейси Грейси, и энтузиазм Кэролайн внезапно угасает. Упоминание этих двух имен в одной фразе подсекает ее и заставляет задрожать, точно от холода.
Девочки смотрят на Венди.
— Гляди, что ты опять наделала, — шипит Энджи.
За ее спиной Бобби проворно шевелит пальцами. До ключа остается всего пара дюймов. Он все выше и выше, ближе и ближе. Еще чуть-чуть. И еще.
Кэролайн заливается слезами. Венди никнет под укоризненными взглядами.
— Что есть у этой сучки, чего нет у меня? — плачет Кэролайн.
На заднем плане Джедди шепчет Донне:
— У нее есть твой муж, тупая корова.
—
Тут Кэролайн замечает, что Бобби добрался до ключа. Что тут остается делать — только дернуть за шнурок, завладеть ключом и открыть дверь. Вот Бобби и на пороге квартиры. Ой, что будет, что будет. Привет, поросятки, злой волк явился. Голова у Бобби, наверное, занята одним: как он сейчас с ними со всеми разделается. Он как-то с трудом понимает, что Кэролайн несется прямо на него и кричит:
— Ах ты сво-о-о-о-ло-о-о-чь!!!
Звериное чутье предупреждает Бобби об опасности, и пальцы его непроизвольно сжимаются в кулак. Бобби пытается вытащить руку из щели для писем, и рука намертво застревает. Разум побеждает панику, но уже слишком поздно. Мало того, что Кэролайн вцепилась ему в руку, так еще и сестры увидели, что происходит. Ай-ай-ай! Беда пришла. Рука Бобби выше локтя в щели для писем и словно срослась с дверью. Дергай не дергай, ничего не выходит. Кэролайн впивается зубами ему в руку, чувствует вкус крови и кусает еще сильнее.
— А-а-а-а! Что ты, черт побери, вытворяешь? Пусти меня! — кричит Бобби.
Твою руку кусают — и это еще ничего. Гораздо хуже, что ты не видишь, кто ее кусает и как. В таком положении в голову приходят самые пагубные мысли. Бобби изо всех сил старается выдернуть руку — тщетно. Ему бы расслабить мышцы, глядишь, все и получилось бы. Но зверь внутри него не дает этого сделать, и положение только усугубляется.
В дело вступают остальные сестры. Они кусают Бобби руку, царапают ее своими длинными ногтями, дерут и терзают, словно оголодавшие пираньи. Старая Мэри проскальзывает на кухню и хватает большую чугунную сковородку. Сковорода такая тяжелая, что к месту событий ее приходится тащить волоком.
— Пустите меня, вы, психопатки! Пустите, я сказал! — орет Бобби.
Но орать ему осталось недолго. Я имею в виду, артикулированно орать. Старая Мэри приближается к двери, поднимает сковородку до уровня груди и замахивается, словно в руках у нее бейсбольная бита. Сестры выпускают руку Бобби, чему та, наверное, немало удивлена. Бобби с облегчением шевелит пальцами, будто исполняет арпеджио на невидимом фортепьяно. И тут Старая Мэри изо всех сил наносит удар. Бобби успевает произнести только полфразы:
— Да, а что касается…
ШАРАХ! Косточки раздробленных пальцев издают треск. Плоть с чмоканьем расплющивается по двери и превращается в отбивную. Делается тихо. Ненадолго.
— А-А-А-А-Р-Р-Р-Р-Х-Х!!!
Такой крик получается, только если в мозгу сходятся вместе боли из разных источников. Бобби изворачивается и выдергивает руку из щели для писем. Расслаблять мышцы не понадобилось. Боль дает сверхчеловеческие силы. Бобби кричит непрерывно, пока спускается по лестнице. Затем, когда он открывает внизу тяжелую дверь во двор, тональность его крика несколько меняется. Не переставая кричать, Бобби проносится по двору и выбегает на улицу. Наконец его крик затихает вдали.