Шесть дней любви
Шрифт:
Мама, вероятно, мне поверила. Либо решила, что я ничего не понял. А может, и понял, только мне плевать. Верным был последний вариант. Задолго до встречи с Фрэнком в «Прайсмарте» она делилась со мной таким, о чем другие матери при детях умалчивают. Я знал о ПМС, о том, что телефонная компания вновь грозит отключением, о том, что однажды маму хотели изнасиловать. Дело было в Бостоне, еще до встречи с отцом. Мама служила официанткой в ресторане и уже собиралась домой. Спас ее повар, который появился в самый нужный момент. Правда, потом он решил, что за мамой должок…
В общем, к таким историям я привык,
— Извиняюсь за выражение, — сказал тогда Фрэнк, но, по-моему, обращался не столько ко мне, сколько к маме.
Пока Мэнди рожала, Фрэнк с бабушкой дожидались в приемном покое: в то время так было принято.
— Мне обидно за тебя, Фрэнки, — сказала бабушка. — После войны ты и оглянуться не успел. Я так хотела, чтобы ты выучился в колледже, понял, чего хочешь…
— Не переживай, бабуля, — успокоил ее Фрэнк.
Едва разменяв третий десяток, он женился на девушке, которая вечерами смотрела телевизор и обсуждала сериал «Все мои дети» с сестрой по телефону. После секс-атаки на вернувшегося из Вьетнама Фрэнка Мэнди потеряла интерес к постельным утехам. «Может, родит — и желание снова появится?» — надеялся он. С недавних пор Мэнди заговорила о том, что неплохо бы его бабушке подарить им часть фермы. Они бы трейлер поставили, либо продали бы небольшой участок и купили жилой автофургон. Зачем прозябать здесь, среди елок? Мэнди совершенно не улыбалось тратить жизнь на мужчину, от которого вечно пахнет смолой.
— Не понимаешь, что сейчас только искусственные елки покупают? — сердилась она. — Платишь один раз, и никакой мороки с иголками, от которых, кстати, пылесосы ломаются.
Мэнди рожала, а Фрэнк с бабушкой сидели в приемном покое. Вдруг его осенило, что после возвращения из Вьетнама наедине с бабулей он остался впервые: то суетился с Мэнди, то со свадьбой, то с вещами для малыша.
— Ты толком и не рассказал, как было там, — начала бабушка, имея в виду вьетнамские джунгли, где воевал взвод Фрэнка. — Я знаю лишь то, что говорили в новостях и печатали в журнале «Лайф».
— Примерно так и было, — отозвался он. — На войне как на войне.
— Вылитый дед, — пробормотала бабушка. — Сколько раз спрашивала, чем на самом деле занимаются пехотинцы, а он отвечал про покупку ножа для косилки или цыплят.
Мэнди предложили спинальную анестезию, и она тотчас согласилась. Ближе к вечеру медсестра вынесла новорожденного мальчика.
Они с Мэнди столько говорили о кроватке, коляске, детском сиденье в машину, одежде, что о самом ребенке Фрэнк почти не думал. И вот ему протягивают сверток с теплым извивающимся Фрэнсисом-младшим. Из-под пеленки выпросталась ручка с длинными розовыми пальчиками. Казалось, ноготки уже пора стричь. Ручку сынишки Фрэнк увидел раньше, чем личико. Малыш не то махал ему, не то о чем-то просил. Рыжие волосы (в кого бы это?), длинное тельце, пластмассовый зажим на пупке, маленький пенис, еще не обрезанный, как у Фрэнка, а яички на удивление большие. Уши как крохотные раковины. Малыш смотрел прямо на Фрэнка, хотя медсестра уверяла, что у младенцев зрение не сфокусировано.
С мальчиком пока не случилось ничего плохого. Его жизнь прекрасна,
Глядя на беззащитного младенца, Фрэнк почему-то вспомнил вьетнамские деревни в джунглях, по которым пробирался со своим взводом. Вспомнил других малышей и их ручки, тянувшиеся к нему при других обстоятельствах.
Раздался гул и пронзительный скрип — рядом работала машина-полотер. Фрэнк ладонью зажал ушки-ракушки Фрэнсиса-младшего.
— Слишком громко, — проговорил он и лишь потом понял, что кричит во весь голос, словно рядом шла перестрелка, а не натирали полы.
— Уверена, что хотите увидеть жену, — сказала медсестра.
Жену? О ней Фрэнк почти забыл.
Его отвели в родильную палату. Медсестра забрала малыша. Что сейчас нужно сделать? Обнять Мэнди? Прикоснуться к ее щеке? Положить ей на лоб холодный компресс? Фрэнк замер в нерешительности.
— Молодец! — похвалил он. — Прекрасного малыша родила!
— Теперь хоть собой займусь, — пробурчала Мэнди.
«Грудное вскармливание — это конец фигуре», — твердила Мэнди.
Она видела, во что превратилась сестра после семи месяцев кормления Джейнелль. А бутылочки вполне мог взять на себя Фрэнк. Так и получилось. Именно он вставал к сынишке ночью, готовил смесь, сидел с малышом на кухне, смотрел, как он сосет из бутылочки, потом осторожно брал его на руки, мерил кухню шагами и растирал спинку, ожидая, когда мальчик рыгнет. Порой он не ложился и после этого — бродил с малышом по темным комнатам. Как хорошо им было вдвоем!
Нередко Фрэнк разговаривал с сынишкой. Если бы Мэнди его услышала, то назвала бы психом. Ночами он объяснял Фрэнку-младшему, как ловить окуней, как подрезать елки. Рассказывал, как четырнадцатилетним ездил с дедом на тыквенные грядки. Тыквы только завязались, и дед разрешил «подписать» любую из них. Дедовым ножом Фрэнк вырезал инициалы Памелы Вуд, девушки, которая ему очень нравилась, и свои. Тыкву он хотел подарить Памеле на Хеллоуин, но к октябрю та уже встречалась с парнем из баскетбольной команды.
Фрэнк и про автомобили сынишке говорил. «Главное — проверь масло, — наставлял он. — Я вот не проверил и спалил мотор своей первой машины. Но дедуля меня простил».
Однажды ночью он рассказал Фрэнку-младшему про аварию: как сидел и слушал мамины стоны, но не мог сделать абсолютно ничего. Рассказал и про вьетнамскую деревню, в которую попал с остатками взвода. Там сошел с ума его приятель из Теннесси: граната разорвалась у самой его головы. В одной лачуге была женщина, рядом с ней на циновке сидела маленькая девочка. Обо всем этом Фрэнк не говорил никому, только сынишке.
Мэнди нравилось наряжать малыша и гулять с ним по торговому центру. В «Сирсе» они сделали семейную фотографию на фоне живописных декораций — полей и гор. Фрэнк обнимал Мэнди за плечи, а та держала сына с единственной рыжей кудряшкой. Фрэнк боялся, что вспышка повредит малышу глаза, но Мэнди расхохоталась: «Хочешь хлюпика вырастить? Мальчишке нужна твердая рука!»
Развлечений Мэнди потребовала, едва выписалась из больницы.
— Свихнуться недолго, если сидеть дома с твоей бабушкой и слушать, как она без конца вспоминает прошлое, — жаловалась жена.