Шесть ночей на Акрополе
Шрифт:
Он ожидал увидеть дерево, когда ему показалось, что слышен голос Саломеи. Он остановился удивленно и прислушался. Неразборчивые звуки беседы, прерываемой время от времени смехом, долетали до него. Напрягая слух, он ждал. Благоухание дерева вызывало в памяти картины из его жизни минувшего лета. Закрытые ставни и жесткий, монолитный звон цикад среди послеполуденного зноя. Или вечера первых дней, когда еще не провели электричества и он писал при свете свечи, прилепленной к тарелке, задыхаясь от невыносимой тусклости на сердце. И еще лягушки, издававшие беспредельное, словно их были миллионы,
И тут он услышал голос Лалы:
— Саломея! Осторожнее, Саломея! Наверху еще нет света.
В мыслях мелькнуло смутное желание повернуться и уйти, но он не сделал этого. Он прошел вперед и стал за толстым стволом орехового дерева.
Обе комнаты нижнего этажа были ярко освещены, ставни их окон распахнуты настежь. Видеть правую комнату он не мог, левая была видна полностью, с голой круглой электрической лампочкой на конце провода, которая слепила глаза. Комната была совершенно пуста, если не считать стула под лампой и этажерки у стены, на которой стоял блестящий жестяной будильник.
Он попытался различить звуки. Никаких голосов, только шум передвигаемых вещей. Вдруг дверь в комнату открылась и вошли Сфинга и Лала, которые внесли стол и поставили его у стула. За ними появилась Саломея. Лала вышла снова. Сфинга присела. Саломея поставила свою сумку на стол и остановилась. Сфинга прошлась взглядом по всем четырем верхним углам.
— Когда-то у меня была такая же комната, — сказала она сердито. — Ее превратили в свинарник.
Она неприязненно глянула на Саломею, и обе они застыли, как на фотографии. Стратис с интересом рассматривал лицо Саломеи, которая осталась стоять под лампой. Черты лица были строгие, словно высеченные притупившимся резцом. Маска. Он мог бы взять ее в руки, и, если бы разжал затем пальцы, она бы упала вниз. Лала вернулась, неся под мышками две большие белые подушки, которые положила на стол.
— Пошли, притащим теперь Содом и Гоморру, [119] — сказала Сфинга.
— Что? — спросила Лала.
Сфинга хлопнула себя руками по коленям.
— Содом и Гоморру, — повторила она. — Это выражение Лонгоманоса. Изумительное!..
Две другие женщины смотрели на нее, а она не могла удержаться от раздиравшего ее смеха:
— Ну да! Он взял новую служанку. Тоже номер! Как-то в полдень он спросил, убрала ли она дом. «Конечно, господин, — отвечает та. — Все в порядке — и Содом, и Гоморра, и Сарданапала!..»
119
Реминисценции Данте: «Чистилище», XXVI, 40.
— Здорово, — сказала Саломея.
— Здорово? Еще бы! Пошли!
Все вместе они принесли диван. Сфинга выбрала для него место — справа и наискосок у окна.
— Здесь ему, бедняге, свежее будет, — сказала она.
Затем принесли матрас и простыни. Саломея помогала Лале стелить.
— Смотри внимательнее! — крикнула Сфинга. — Так, как ты стелешь, не уснуть!
Ее охватила страсть Лонгоманоса к преобразованию устоявшейся мудрости. Она поднялась, взяла со стола
— Вот они, тайные советники.
Она заботливо пристроила их на диване, одну подле другой, задумчиво посмотрела на них и вышла.
— Сфинга сегодня в ударе, — сказала Лала.
— Переезды вдохновляют ее: я это уже замечала, — равнодушно ответила Саломея.
Лала нагнулась и поправила края простыней.
— Посмотри, как она положила подушки: словно на них должны спать двое.
— Почему бы и нет? — отрешенно произнесла Саломея.
— Другой-то кто? Или ты хочешь остаться со мной на ночь?
Только тогда Саломея удивленно подняла голову и посмотрела на подругу:
— Остаться?… Остаться?… Здесь мы хорошо не выспимся. А мне так нужен теперь покой.
Лала не успела ответить: вошла Сфинга. В руках она держала, словно младенца, довольно большой сверток в газетах. Сфинга положила сверток на стол и опустилась на стул. Лицо у нее раскраснелось.
— Уф! Какой тяжелый, — сказала она.
Обе женщины посмотрели на нее с удивлением.
— Это мой подарок на новоселье, — сказала Сфинга и принялась разворачивать сверток.
Стоя неподвижно за деревом, Стратис увидел, как из бумаг появляется небольшая статуя лежащего человека. Голова его была чуть больше висевшей вверху электрической лампочки.
— Это Гермафродит, [120] — сказала Сфинга, — статуя, которую я обожаю. Отыскать эту гипсовую копию стоило немалого труда.
— Большое спасибо, — ответила Лала.
— Посмотри-ка, Саломея! Замечательно, не правда ли? — продолжала Сфинга. — Посмотри, какие у него плечи, маленькие груди, бедра. Совсем как у женщины…
120
Гермафродит — в греческой мифологии двуполое божество, (первоначально) сын Гермеса и Афродиты.
Саломея подошла ближе.
— …Похоже на твое тело, Саломея…
Странная дрожь пробежала по плечам Саломеи, по плечам Лалы, затем вернулась обратно и исчезла в пальцах Сфинги, ласкавшей гипсовые изгибы.
— Ты мне льстишь, — сказала Саломея.
Стратис почувствовал по ее голосу, что к горлу у нее подкатил ком. Сфинга мечтательно продолжала свой монолог:
— …Женщина, приближающаяся к поре зрелости. Посмотри на живот! Женщина, приближающаяся к поре зрелости… А здесь вот, в дельте, неожиданно совсем крошечная лукавая птичка.
Лала вышла. Саломея уселась на диване.
— Ты сегодня какая-то странная, Мариго. Что с тобой?
Она произнесла эти слова очень быстро. Сфинга подняла голову, и взгляд ее на мгновение вызывающе вспыхнул, но затем она опустила глаза и принялась сворачивать ненужные газеты.
— Что со мной? Сегодня я делаю подарки: Гермафродита моей сестренке, а мою сестренку — гермафродиту…
Голос ее был неторопливым и бесцветным. Ладони, распрямляя газеты, издавали сухой трескучий звук, словно трещотки. Вошла Лала с низеньким столиком, который поставила рядом с диваном. Внезапно ладони Сфинги остановились: