Шесть ночей на Акрополе
Шрифт:
— Он исцеляет.
— Исцеляет? От чего?
— Как-нибудь расскажу… Исцеляет от этого…
Она указала вялым жестом на небо. Звезды сбились в кучу. Стратис смотрел на них, пытаясь разобрать созвездия, но затем запутался. Молчание прервала Сфинга:
— Саломея тебя удовлетворяет?
— Странное название у этого кафе: «Встреча безумных плотников».
— Да, странное… Удовлетворяет?
— «Встреча безумных плотников»? Вполне.
— Нет, Саломея… Кстати, я даже не знаю, почему ее называют Саломеей.
— Думаю, чтобы зарифмовать с «салоном».
— Рифмы нет.
— Тогда она должна сменить имя.
— Ты
— Нет, меня она не удовлетворяет, — сказал Стратис.
Он почувствовал, что совершил предательство. Затем подумал, что нужно начать привыкать относиться к ней равнодушно.
— К тому же я уже давно с ней не виделся, — добавил он.
— С ночи Саломеи, предполагаю… Я хотела сказать — Иоанна, — поправила себя Сфинга.
— Даже больше, — сказал Стратис, засмеявшись.
Он говорил, желая крушения. И не без отвращения, которое, как он надеялся, упразднит его признания.
— Она нравится мне необычайно, — продолжил Стратис, — но мы не подходим друг другу.
— Я так и думала. Гордость не позволяет ей отдаться целиком…
Она снова поправила волосы:
— …Отдаться целиком мужчине.
— А «безумные плотники» где? — тихо спросил Стратис.
— Они были бы здесь, если бы было полнолуние. Однако теперь мы можем поговорить по-человечески. При луне не знаю, что со мной происходит: становлюсь совсем сама не своя.
Звезды расползлись муравьями по тверди небесной.
— Они выглядят так, будто трутся носами друг с дружкой. [116] Посмотри на звезды, — сказал вдруг Стратис.
Сфинга засмеялась:
— Вынюхивают путь своей судьбы и наших судеб. Только, что бы они ни делали, им не изменить ничего ни в твоей судьбе, ни в судьбе Саломеи.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Судьба Саломеи — быть гермафродитом. [117]
116
Реминисценции Данте:
Так муравьи, столкнувшись где-нибудь, Потрутся рыльцами, чтобы дознаться, Быть может, про добычу и про путь.117
Реминисценции Данте:
Наш грех, напротив, был гермафродит.— Надеюсь, больше Афродитой.
— Почему надеешься?
— Потому что ложился с ней.
— И Гермес разгневался.
— Очевидно.
— И теперь она пытается умилостивить его.
— Как это?
— С Лалой.
— Пытается?
— Неистово.
— И есть тому препятствие?
— Да, до сегодняшнего дня.
— Какое же?
— Лала.
— Почему?
— Потому что она невинна.
— Но ведь она замужем.
— Мужчины она так и не познала.
— А ее муж?
— Гомосексуалист.
— И
— Только теперь появился.
— И что же?
— Она не хочет его.
— Откуда ты знаешь?
— Я сама его предложила.
— Кто это?
— Сокол.
— Диана, — сказал Стратис, — все у тебя сводится к Лонгоманосу.
Беседа их неслась учащенным галопом. Стратис остановился с облегчением. Он думал, что все свершилось после ее поездки на Пелион. Он передохнул. А затем ощутил пустоту. «Почему же облегчение?» — подумал он.
— Лала очень хороша, — сказал он. — Жаль…
— Я это знаю, — меланхолически сказала Сфинга. — Однако кто-то бы должен ей помочь.
— А где теперь ее муж?
— В глубинах Красного моря. Попал в кораблекрушение.
Она снова привела в порядок волосы и сказала, глядя на звезды:
— Сокол мог бы. Он умеет укрощать богов — и смиренных, и несмиримых.
— Но…
— Но тот, кто хочет возвыситься, должен отдаваться сам. Сокол не нисходит к другим. Очень жаль, если это создание останется в руках Саломеи. Она ее истощит.
В голосе Сфинги звучала приглушенная ненависть. Она охватила свои колени и сказала как можно нежнее:
— Ты никогда не задумывался о Лале?
— Я? Не знаю.
— Видно, ты все еще не в себе от этой незавершенной Афродиты.
Перед мысленным взором Стратиса пронеслись его последние дни с Саломеей, словно держащие наготове сеть, которую приготовились набросить на него. Он попытался избежать этого, обратившись к Лале, но та исчезала. Наконец, он сказал:
— Обстоятельства сложились иначе.
— Да, но нельзя оставлять ее в этом одиночестве, — настойчиво продолжала Сфинга. — По крайней мере, попробуй. Пусть она почувствует немного нежности… Мужской нежности…
— Нежности… Боже мой, — вздохнул Стратис.
За спиной у них раздался звон подков приближающейся одноколки. Сфинга поднялась и остановила ее.
— Мне пора, — сказала она. — Лала ждет меня. Сегодня она перебралась в Кефалари. [118] Это первая ночь, которую она проведет в новом доме. Если я не приду, она останется голодной.
118
Кефалари — район Кефисии.
Она взяла свою туго набитую сумку и поднялась в коляску.
Когда коляска двигалась с места, она вдруг сказала, словно в голову ей пришла неожиданная мысль:
— Послушай, Стратис, если хочешь, приходи через час-полтора составить нам компанию. После нашего разговора мне не хочется, чтобы ты оставался один.
Никогда еще Сфинга не выказывала ему столько заботы.
Год назад Стратис жил в Кефалари, в доме, который заняла теперь Лала. Дом находился в глубине, вдали от строений центральной улицы, повернувшись к ним спиной. Две комнаты нижнего этажа, одна комната на верхнем этаже, а также дверь были обращены в сад, который сообщался с внешним миром посредством узкой тропинки, длинной, как горлышко графина, и очень темной ночью. Тропинка оканчивалась у большого орехового дерева, возвышавшегося у левого окна нижнего этажа. Стратис любил это дерево и, возвращаясь поздно вечером, чувствовал, будто его дыхание указывает путь.