Шесть подозреваемых

Сваруп Викас

Уже через несколько часов она была дома. Когда бабу-джи обо всем услышал, у него начался сердечный приступ. Теперь он лежит в больнице, а бедная девушка прячется в доме, с ужасом ожидая ареста за убийство. В последней степени отчаяния мама бросилась искать утешения у меня.

Во время этого сбивчивого рассказа я крепко сжимала ее ладонь.

— Сапна дрожала как лист, — продолжала она. — В ее глаза невозможно смотреть, столько там боли. Вот какой меры достигло в нашем городе беззаконие — девушки уже не могут спокойно ходить по улицам. Чего и ждать, когда министр внутренних дел штата — и тот знаменитый преступник. Знаешь, бети, бабу-джи ни за какие

блага этого не скажет, но ты поступила правильно, что уехала отсюда в Бомбей. Жаль только, не взяла с собой младшую сестру. Тогда бы нам не довелось дожить до этого дня.

— Кроме верного и неверного, мама, в жизни еще существует случай — он ни плох, ни хорош, и люди над ним не властны.

— Верно, бети. Чему быть, того не миновать.

— А где Сапна? — спросила я.

— Спряталась в темной кладовке, боится выходить. Бедняжка вот уже двое суток не ела. Поговоришь с ней?

Я вспомнила эту кладовку — самое мрачное место в доме, без окон и свежего воздуха, жуткое и безжизненное, пропахшее пылью и плесневелым деревом. Лучшее место для игры в прятки; правда, ни одна из нас не могла продержаться там и десяти минут. Чтобы моя сестра по собственной воле провела в этой страшной комнате сорок восемь часов?..

Я взбежала по лестнице и постучала в дощатую дверь, с которой тонкими лентами облезала старая краска.

— Это я, Сапна. Открой.

Последовало короткое молчание. Потом сестра появилась на пороге и рухнула в мои объятия. Вид у нее был болезненный, изможденный, под глазами темнели круги. Крепко обвив меня руками, Сапна стала ощупывать цепкими пальцами выступающие позвонки, знакомые с детских лет углубления на моей спине, но вдруг упала и разразилась рыданиями, от которых сотрясалось все тело. Слезы текли и текли ручьями, пока не иссякли. Я долго гладила милую голову, безмолвно сочувствуя горю сестры.

Наконец по моему настоянию бедняжка согласилась поесть. Немного погодя мы отправились навестить бабу-джи, причем Сапна, как и я, прикрылась от посторонних глаз черной паранджой.

В палате интенсивной терапии было тихо и сумрачно. На стуле у койки сидела наша старшая сестра Сарита. Ее лицо сохранило знакомое затравленное выражение женщины, несчастливой в замужестве и родившей троих норовистых детей. Не ожидала, что сегодня мы так тепло обнимемся. Никогда раньше между нами не было близости; может, моя слава перекинула мостик над пропастью.

Бабу-джи лежал на железной кровати под зеленой простыней и дышал через трубочку. С тех пор как я его видела, он заметно осунулся. Старость лишь провела на лице морщины и линии вен на руках; болезнь их по-настоящему подчеркнула. Волосы поредели, на голове появились проплешины. Время от времени бабу-джи громко стонал во сне.

В кино я нередко играла подобные сцены — примерная дочь у смертного одра любимого папы, — но тут была реальная больница, с полузабытым едким запахом антисептика. Кардиомонитор издавал размеренный тонкий писк, звучавший в тишине палаты подобно космическому радиосигналу. Потом я расслышала пневматическое жужжание вентилятора, пригляделась к зеленой кривой ЭКГ — и на душе полегчало.

В палату вошел мужчина в очках и белом халате и принялся изучать какой-то график у постели.

— Доктор, ему уже лучше? — спросила я.

Тот явно не был готов услышать английскую речь из-под черной паранджи.

— Да. Пациент идет на поправку. Но пусть полежит еще три дня, нужно за ним понаблюдать.

— Обеспечьте ему, пожалуйста, самый лучший уход. Деньги для нас не

вопрос.

Странно, что я это вдруг сказала. Вопрос, и еще какой. Я по уши в крупных долгах, а на кредитке — ни пенни. Просто когда родной человек оказывается замешан в убийстве, денежные вопросы отходят куда-то на задний план.

Как только доктор ушел, я взяла Сапну за локоть.

— Бабу-джи скоро поправится. А теперь отведи меня туда, где это случилось.

Сестричка отдернула руку, словно ужаленная.

— Ни за что, диди. Я не хочу возвращаться.

— Но это необходимо, — взмолилась я. — Надо уничтожить улики.

— Как же я на него посмотрю, тем более на мертвого?

— Обещаю: мы управимся за десять минут.

В конце концов Сапна поддалась на уговоры и согласилась показать дорогу. Мы взяли авторикшу. Провожая взглядом знакомые с детских и юных лет места, я ощутила наплыв ярчайших воспоминаний о прошлой жизни. Почувствовала во рту запретный привкус подслащенного дробленого льда с лотка разъездного торговца, останавливавшегося в послеобеденное время перед нашей школой, и аппетитных самос [208] из магазина бенгальских сладостей «Натху» на Эм-Джи-роуд. Снова увидела яркие огни «Дилайт синема», куда охотно сбегала с уроков ради нового фильма, и заманчивый блеск витрин, которые обожала поедать глазами.

208

Самосы — популярная закуска, небольшие, обычно треугольные (реже четырехугольные) пирожки с острой начинкой.

За главным рынком Сапна велела водителю остановиться. Последнюю часть пути мы решили проделать пешком.

Район этот по преимуществу мусульманский, однако на улицах нам встретилось не так много женщин в паранджах. Окрестные дома в основном представляли собой полуразрушенные постройки. Над покосившимися балконами то и дело шумно взлетали голуби. На каждой крыше топорщились проволочные антенны. Я всматривалась в зияющие гроты продуктовых магазинов и ярко раскрашенные аптеки, крохотные здания видеопроката и переговорных пунктов, растущие в этой местности, словно грибы после дождя. Из продуктовых палаток тянуло ароматом свежеприготовленного мяса.

Сестра вцепилась в мою руку, как утопающий хватается за подплывшую к нему доску. Ее ногти впивались мне в кожу, оставляя царапины, и я понимала: Сапна в полном отчаянии. Никогда больше ей не стать прежней беззаботной девчонкой. Знакомый с детства мир Азамгарха в одночасье сделался злобным, чужим, и только во мне она видела последнюю надежду.

Поступок Бхолы — ничто по сравнению с бедой, постигшей сестричку. Я-то хотя бы платила за свою славу, а она провинилась лишь тем, что созрела для брака; тем, что ей выпала доля родиться женщиной в городе, полном развратных мужчин.

Мама права, девушкам здесь невозможно жить в безопасности. Извращенцы, которых полным-полно на улицах Азамгарха, насилуют и калечат даже трехлетних малышек. Как же взбесили меня эти подонки, отнявшие у моей сестры бесхитростное женское счастье — спокойно гулять по рынку.

У начала длинного узкого переулка, в дальнем конце которого виднелся зеленый купол мечети с одним минаретом, Сапна остановилась и украдкой посмотрела по сторонам. Внезапно раздался пронзительный крик азан, призывающий правоверных к молитве, и в серое небо взмыла целая стая голубей. Бородатые мусульмане вереницей потянулись к мечети.