Шестая жизнь Дэйзи Вест
Шрифт:
— Привет! — говорит она.
— Привет, Одри!
Мэйсон поднимается на крыльцо раньше меня.
— Это мой отец, Мэйсон, — говорю я, предупреждая его попытку заговорить первым.
— Здравствуйте, папа Дэйзи, — говорит Одри. За ее спиной в дверях появляется мама, и они с Мэйсоном обмениваются таким церемонным рукопожатием, словно мы с Одри собираемся пожениться.
— Джоанна Маккин, — представляется мама Одри, взяв мою руку в свои. — Рада с тобой познакомиться, Дэйзи.
— Мне тоже приятно с вами познакомиться.
У миссис Маккин отличный маникюр и гладкая
Светская беседа прекращается лишь после того, как я недвусмысленно намекаю Мэйсону, что ему пора идти. «Пап, ты же куда-то собирался?» — спрашиваю я, и мы с Одри заходим в дом. Она быстро проводит меня по первому этажу. Обстановка — нечто среднее между картинной галереей и интерьерами из каталога «Поттери Барн». Когда краткая экскурсия подходит к концу, мы с Одри удаляемся в ее спальню.
Оказавшись на пороге комнаты Одри, я понимаю, что она нравится мне все больше.
Стена у изголовья ее ярко-желтой лакированной кровати окрашена черной краской, поблескивающей, как антрацит, и делающей стену похожей на школьную доску. Она сплошь увешана рисунками, листками с непонятными каракулями и от пола до потолка исписана всевозможными цитатами и заметками на память. На кровати простые белые простыни, поверх которых лежит симпатичная декоративная подушка, украшенная вышивкой в виде карикатурной карты Небраски.
Все остальные стены белого цвета. Напротив кровати стоит современный черный гардероб, а у двери — небольшой письменный стол белого цвета, над которым висят простые книжные полки. Есть на стенах и несколько фотографий, на которых изображена Одри и члены ее семьи. На некоторых снимках, очевидно, ее подруги, которых я не знаю. Я снова задаю себе вопрос: почему у Одри не так много друзей, как я думала. Внутренне радуясь тому, что оказалась в их числе, прохожу в комнату.
В углу, у самого большого окна, стоит небольшая кушетка, а напротив нее кресло в желтую, красную и черную полоску. Между ними небольшой прозрачный кофейный столик, на котором лежит стопка журналов. Издалека кажется, что они парят в воздухе.
— Это Люсит? — спрашиваю я, садясь в кресло напротив Одри и указывая на столик.
— Да, наверное.
— Классно, — тихонько говорю я. — Ты сама придумала интерьер?
Одри с гордостью кивает, улыбаясь мне.
— Я тоже этим увлекаюсь.
— Здорово.
В наступившей тишине я мучительно пытаюсь придумать, о чем бы таком еще поговорить. Неужели я растеряла все коммуникативные навыки после какой-то пары дней общения?
К счастью, Одри берет труд поддерживать беседу на себя.
— Мне твой папа показался очень интересным, — говорит она.
— Серьезно? — спрашиваю я, удивленно поднимая брови.
— Серьезно, — заверяет меня Одри. — Он разговаривает с тобой, как со взрослой.
— Да уж.
— Я знаю, ты сейчас
— Где тут у тебя туалет? — шутливо спрашиваю я, привставая. Одри хохочет, и я сажусь обратно.
— Да ладно, тебе наверняка все это говорят, — продолжает она. — Он похож на Джорджа Клуни… только не такой старый.
— Я никогда об этом не задумывалась, но, наверное, ты права. Чем-то похож.
— Очень похож. Но он такой темненький, а ты светленькая. Ты, наверное, на маму похожа.
— Может, и похожа, — говорю я, не успев осознать, что же такое я несу.
Одри удивленно смотрит на меня, и я, вспомнив об осторожности, напоминаю себе о том, что необходимо тщательно обдумывать каждое слово: есть вещи, которыми я могу поделиться, но есть и такое, о чем говорить я просто не имею права.
— У меня приемные родители, — признаюсь я, практически не кривя душой. Конечно, нет необходимости рассказывать Одри о том, что я была сиротой уже в момент катастрофы, в которой я погибла. Секретная служба, воскресив меня, поначалу не знала, что со мной делать дальше. Конечно, я не могу поведать ей о том, что Мэйсон получил задание опекать меня всю мою жизнь… вернее, до наступления совершеннолетия. Есть и еще более пикантные детали: к примеру, Мэйсон действительно мой приемный отец, но его статус едва ли имеет законную силу, коль скоро официально я скончалась в городе Берн, штат Айова, одиннадцать лет назад.
— Ух ты, — говорит Одри, которую, видимо, романтическая история о приемных родителях заинтриговала, и смотрит на меня большими карими глазами, в которых мечутся огоньки любопытства.
— Угу, — подтверждаю я.
— Ты первый приемный ребенок, с которым я познакомилась лично, — говорит Одри. — А когда ты была маленькой, они от тебя это скрывали? Ну, в смысле, бывает, родители разыгрывают целый спектакль и рассказывают ребенку о том, что у него где-то есть мать, только если мамаша смертельно больна и нуждается в пересадке печени, или что-нибудь такое.
— Нет, что ты, — отвечаю я, смеясь. — Я всегда знала. Как ты правильно заметила, отец относится ко мне, как к взрослой. То же самое с мамой. У нас в семье секретов нет.
Да уж, думаю я, по крайней мере, друг от друга. Поймав себя на почесывании носа, вспоминаю, что в среде агентов этот жест считается признаком того, что собеседник лжет. Я пристыженно опускаю руку на колено.
— Я поняла, — говорит Одри, которая, похоже, не привыкла придавать значение таким признакам. — А тебе не интересно, кто были твои настоящие родители?
— Не особенно, — искренне сознаюсь я.
— Правда? А я бы не смогла удержаться.
— Понимаешь, я решила, раз людям нет до меня дела, мне они тоже неинтересны. Не в том смысле, что я на них обижена, а просто у людей, наверное, есть на то свои причины. Не хочется тратить время и энергию на тех, кого нет со мной рядом.
— Да, наверное, так и надо к этому относиться, — соглашается Одри. — Ты, похоже, хорошо адаптирована к этой ситуации.
— Да, спасибо, — говорю я, смеясь и склоняя голову набок, — но меня никто еще не называл «адаптированной».