Шестьдесят рассказов
Шрифт:
– Для меня это вопрос жизни и смерти.
– Слушай, Хильда, а что, если тебе стать вольнопри- соединившейся? У нас предусмотрен такой статус, ты платишь двенадцать долларов в год, и тебя берут в воль- ноприсоединившиеся. Ты получаешь Циркуляр и все права вольноприсоединившегося.
– А какие это права?
– Ты получаешь Циркуляр.
– И это все?
– Пожалуй, что и так.
– Я вот сяду здесь и буду сидеть и никуда не уйду.
–
– Я вот возьму и рожу, прямо здесь, на ступеньках.
– Может быть, придет время и твоих ушей достигнет радостная весть.
– Я чувствую себя как мертвец, сидящий в кресле.
– Ты все еще хорошенькая и привлекательная.
– Очень приятно такое слышать, я рада, что ты так думаешь.
– И пылкая, ты пылкая, очень пылкая.
– Да, у меня пылкая натура, очень пылкая.
– Помнится, несколько лет тому назад ты работала в Корпусе мира.
– Да, работала, я водила машину скорой помощи в Никарагуа.
– Консерваторская жизнь в высшей степени беззаботна - да, другого и слова не подберешь.
– Думаю, мне нужно просто вернуться домой и устроить большую приборку - выкинуть бумаги и прочий мусор.
– Мне кажется, этот ребенок скоро родится, верно?
– И продолжить работу над этюдами, что бы они там ни говорили.
– Это достойно всяческого восхищения.
– Главное - не дать себя согнуть, не пасть духом.
– Мне кажется, этот ребенок родится через некоторое время, верно?
– Мне тоже так кажется. А ты знаешь, что эти ублюдки твердо решили не допускать меня туда?
– Их мозги лишены гибкости и закостенели.
– Возможно, это потому, что я бедная беременная женщина, как ты думаешь?
– Ты же сказала, что ты им не говорила.
– Но может быть, они - очень проницательные психологи, так что им было достаточно одного взгляда на мое лицо.
– Нет, еще нет никаких признаков. Сколько у тебя месяцев?
– Около двух с половиной, а если раздеться, то заметно.
– Но ведь ты не раздевалась, верно?
– Нет, на мне была, ну, знаешь, обычная студенческая одежда. Джинсы и серапе. И зеленая сумка для книг.
– Битком набитая этюдами.
– Да. Он спросил, где я получила подготовку, и я ему сказала.
– Господи, я помню его совсем плоским, плоским, как палуба чего-нибудь, корабля или яхты.
– Вы незначительны, так они мне сказали.
– Ох, ну как же мне тебя жаль.
– Мы расстались, затем я прошла сквозь
– Я была лицом, смутно различимым сквозь стекло.
– В момент ухода я выглядела в высшей степени гордо и невозмутимо.
– Время исцеляет любые раны.
– Нет, не исцеляет.
– Синяк, порез, ушиб, укус.
– Ха! Ха! Ха! Ха!
– Подумай, Хильда, в жизни есть и другие занятия.
– Да, Мэгги, вероятно, есть. Меня не привлекает ни одно из них.
– У неконсерваторских тоже есть свои жизни. Мы, консерваторские, не слишком много с ними соприкасаемся, но нам говорили, что у них есть свои жизни.
– Думаю, я могла бы подать апелляцию, если только есть такое место, куда можно подать апелляцию. Если только есть такое место.
– Хорошая мысль, мы получаем кипы апелляций, кипы, кипы и кипы.
– Я могу ждать всю ночь. Прямо здесь на ступеньках.
– Я посижу с тобой. Я помогу тебе сформулировать текст.
– Они действительно смотрят в окна?
– Да, мне так думается. Что ты хочешь написать?
– Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.
– Согласно уставу консерваторские не должны помогать неконсерваторским, ты это знаешь.
– Кой черт, я думала, ты хочешь мне помочь.
– О'кей. Я тебе помогу. Что ты хочешь написать?
– Я хочу написать, что это вопрос жизни и смерти. Что-нибудь такое.
– У нас есть обнаженные натурщики и обнаженные натурщицы, арфы, гигантские деревья в кадках и драпировки. Существуют иерархии, одни люди выше, а другие ниже. Они общаются, купаясь в великолепном свете. У нас уйма развлечений. Уйма зеленой мебели, такой, ты
знаешь, покрашенной. Потертая зеленая краска. Золоченые полоски в четверти дюйма от кромок. Потертые золотые полоски.
– И, возможно, факелы на стенах в маленьких нишах, верно?
– Ага, и факелы. А кто отец?
– Парень по имени Роберт.
– Ну и как вы, хорошо поразвлекались?
– Связь развивалась обычным образом. Лихорадка, скука, капкан.
– Стирка, полоскание, центрифуга.
– А там правда чудесно, Мэгги?
– Я должна тебе признаться, что да. Да. Чудесно.
– И ты чувствуешь себя здорово, там? Чувствуешь себя чудесно?
– Да, очень здорово. Нередко случается, что на подносе лежит роза.
– Меня никогда не примут в Консерваторию.