Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Совет в этот день продолжался долго. Было решено направить против Кулагу двадцать тысяч воинов под предводительством Ногая, а десятитысячное войско на Алгуя поведет сам Берке. В аулы и кочевья Дешт-и-Кипчак помчались гонцы объявлять народу ханское решение, звать кипчаков, мангутов, булгар и джигитов других племен, покоренных Золотой Ордой, в поход.
Вечером того же дня во дворец прибежал нукер и, упав ниц у ног Берке, закричал:
– О великий хан! Я принес вам плохую весть!..
– Когда здесь кто-нибудь явится с хорошей вестью? – зло бросил хан, и лицо его залила матовая бледность, недоброе предчувствие сжало сердце. –
– Убит один из ваших лебедей!
Суеверный Берке вздрогнул и отшатнулся словно от удара.
– Искать! Искать виновного! Я предам его самой страшной смерти, какая только есть на земле!
Но поиски были напрасными.
Со смертью лебедя поселилась в душе Берке смутная, щемящая тревога. Она была похожа на предчувствие, мешала жить, думать, действовать. Это был знак судьбы, но какой, о чем он предупреждал? А может быть, это само Небо говорило хану о том, что, раз погиб один из священных лебедей, значит, и один из походов, задуманных Берке, будет неудачным? Тогда следовало искать выход.
И хан нашел его. Вместо себя предводителем войска, идущего против Алгуя, он назначил молодого нойона Улкетая.
Мудрый Бархудур попытался осторожно предупредить хана:
– Улкетай слишком молод. Ему всего двадцать лет… По плечу ли будет такое дело?
Берке возразил:
– А сколько было нам с тобой, когда отцы отдавали под наше начало тумены? Улкетай молод, но у него много силы и большое желание отличиться в битве. Я верю в него…
Подготовка к походам шла в Орде по издревле заведенным порядкам, поэтому каждый знал, что ему делать, и выполнял порученное рьяно, без проволочек и задержек.
Берке по-прежнему каждое утро приезжал на камышовое озеро и подолгу слушал тоскливые крики одинокого лебедя.
Ощущение надвигавшейся беды не проходило. Люди внимательно следили за каждым шагом своего хана и не понимали его. Как и все чингизиды, он ни к кому не знал сострадания, но почему же тогда хан так переживает и тоскует о погибшем лебеде? Неужели годы смягчили сердце Берке?
Нет. Сердце хана по-прежнему оставалось таким, каким и было, и никто не догадывался, что из всех чингизидов именно Берке больше всех жаждет насилия. Просто у него не было тех воинских способностей, которыми обладал его брат Бату, иначе он давно бы уже превратил землю в пустыню и заставил бы течь по ней реки крови.
Через неделю после того, как Ногай и Улкетай выступили со своими туменами в поход, рыжий нукер, замещавший сотника Салимгирея на время его поездки в орусутские земли, принес хану недобрую весть.
– Великий хан! – сказал он. – Гонец из Мавераннахра сообщил, что, как только Алгуй и Кулагу узнали о начатом против них походе, они приказали выгнать за городские стены Бухары всех ремесленников, принадлежавших Золотой Орде, и вырезали их вместе с женами и детьми.
Весть действительно была плохой, но глаза Берке мстительно блеснули. Он вспомнил свою поездку в Бухару, вспомнил ночь, неспокойный и тревожный свет факелов над головами тысяч людей, которые осмелились предъявить свои требования ему, великому хану Золотой Орды. Вспомнился страх, который охватил тогда его в узких, как глиняные ущелья, улицах… Возмездие настигло бунтовщиков. Жаль только, что не сам он устроил эту резню.
Видя, что хан молчит, рыжий нукер подумал, что до него не дошла важность всего случившегося, и сказал:
– Они, наверное,
– Да, это так, – равнодушно согласился Берке. – Все равно ремесленники были под властью Алгуя. Пользы от них Орда в последнее время не видела… Скоро у нас будет много новых рабов. Совсем скоро…
А Салимгирей в это время, загоняя коней, все дальше уходил от пределов Золотой Орды. Он выполнил поручение хана – не дал орусутам убить Шелкене-баскака. Но спас он его не для того, чтобы разрешить ему жить на земле. Уже немолодой, но по-прежнему сильный и широкоплечий, с густыми хмурыми бровями баскак, как и раньше, оставался грозою покоренных народов. Даже среди монголов он выделялся своею жестокостью. Там, где появлялись сборщики податей баскака Шелкене, пылали избы, кричали женщины и дети, все живое и непокорное превращалось в прах. Салимгирей считал, что такой человек не должен жить. Но надо было выиграть время.
Когда наконец миновали земли орусутов, где можно было встретиться со шныряющими повсюду отрядами монголов, Салимгирей послал одного из своих воинов в Сарай, чтобы тот сказал Берке о выполненном поручении.
Этой же ночью сотник увел Шелкене в лесную чащу и зарубил его саблей. На рассвете отряд Салимгирея, состоящий из преданных ему людей, повернул своих коней в сторону Кавказских гор. Сотник знал, что Берке, обманутый его вестью о возвращении, не скоро догадается, что произошло, и, пока пошлет погоню, отряд успеет уйти далеко.
На побег Салмигирей решился не сразу. Но обстоятельства складывались так, что оставаться дальше в Орде было рискованно. Люди хана упорно искали человека в черном, который поднял рабов на бунт. Еще никто не догадывался, что это был Салимгирей, но петля с каждым днем затягивалась все туже, и ему, сотнику личной охраны хана, это было видно лучше, чем другим.
Из Самарканда доходили слухи, что там появилась община, которая выступает против мулл, ишанов и ханов, обманывающих и грабящих народ, а руководит недовольными человек по имени Тамдам. Салимгирею не надо было объяснять, кто это такой.
Об одном жалел сотник, что не осуществил свой давний замысел – не убил хана Берке. Но, видимо, на все воля аллаха.
Салимгирей еще не знал, что Берке ждет его не только потому, что он должен привезти Шелкене-баскака. Круг замкнулся. Люди хана уже указали на сотника и нашли тех, кто мог подтвердить его причастность к бунту рабов и побегу Коломона и Кундуз.
В землях, лежащих к востоку от Золотой Орды, бушевал пожар.
Потерпев поражение от Кубылая и понимая, что ему никогда не одолеть брата, монгольский великий хан в Каракоруме Арик-Буги двинул свои тумены на другого ослушника – Алгуя. Главенствовали над войском Кара-Буги-нойон и сын покойного хана Менгу – Асутай.
Алгуй, предупрежденный заранее лазутчиками, неожиданно напал на Кара-Буги у озера Сум. В бою сам нойон погиб, а войско его было рассеяно по степи.
Довольный легкой победой, забыв об осторожности, Алгуй велел разбить свои походные шатры для долгого отдыха на берегу мутной и быстрой реки Или.
За беспечность Алгуй был жестоко наказан. Второе крыло каракорумского войска под предводительством Асутая, совершив стремительный ночной переход, словно горный поток обрушилось на лагерь Алгуя. Хану едва удалось спастись. С небольшим отрядом он бежал в Восточный Туркестан.