Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Через несколько минут шесть человек, похожие в звездном свете на тени, растаяли в темноте. Все так же налетал порывами ветер, и тонкие стебли чия телись друг о друга, их шорох заглушал осторожные шаги беглецов.
Прошло совсем немного дней, и среди народов, населявших ильханство Кулагу, пополз слух о том, что в горах появились вольные люди, которые нападают на монгольские отряды. Они не трогают, не обижают простой народ, зато ханские сборщики налогов
Когда весть достигла ушей Кундуз, радости девушки не было предела. Значит, Салимгирей жив и добился того, что задумал, а это обещало скорое избавление от тяжкой участи рабыни.
Только ильхана Кулагу никак не тронуло сообщение о вольных людях. Ему ли, великому и могучему, было бояться появления какой-то бродячей ватаги? Он просто повелел своему визирю отправить отряд на поимку непокорных и сразу же забыл о случившемся.
Своей привычной жизнью жила Орда. Незнающему человеку могло показаться, что множество юрт, разбросанных в степи, поставлено как попало и кому где вздумалось. Но тот, кто следовал порядкам, установленным великим Чингиз-ханом, знал, что когда Орда меняла место, бросая вытоптанный до черной пыли кусок степи, она ставила свой новый войлочный город в строго определенном порядке.
Скрипели вереницы тяжелых двухколесных арб, шли бесконечные караваны крикливых и злобных верблюдов с громоздкими вьюками. Меж тугих, упругих горбов сидели женщины и дети.
Проходило совсем немного времени, и из этого, казалось бы, беспорядочного движения и суеты вдруг появлялся первый ряд юрт. Они были самые большие и белые и предназначались для ильхана: юрта-дворец, юрта для приема послов, юрты, где днем обитали визири. За ханским рядом стоял ряд, где жили визири, потом шел ряд, предназначенный для ханских жен. Дальше находились жилища нукеров, нойонов, воинов. В десять рядов выстраивала Орда свой город.
И если хан был христианином, то находилось место юрте-церкви и юртам, где жили попы. Если же повелитель Орды исповедовал ислам, воздвигались юрты-мечети…
В одном Кулагу отступил от степных правил – он отделил своих жен от Орды и разрешил им устраивать свой отдельный аул.
Так было и в этом году. Жены ильхана выбрали себе место неподалеку от главной ставки, в широкой части небольшой зеленой долины, у озера.
Самой большой и самой красивой юртой была юрта старшей жены Тогуз-хатун. Она была подобна белой горе, и украшал ее чудесный орнамент из красного бархата. На расстоянии брошенного камня от нее, украшенная орнаментом из синего бархата, находилась юрта второй жены, еще дальше – в зеленых узорах юрта третьей жены…
В отличие от кипчакских аулов, в которых юрты ставились там, где этого хотели хозяева, монголы выстраивали их в одну линию с запада на восток.
В женском ауле не часто встретишь мужчину. Только изредка пробежит из юрты в юрту евнух, отдавая на ходу приказания писклявым голосом какой-нибудь из рабынь. Даже в те вечера, когда здесь появлялся сам ильхан в сопровождении охраны, в ауле царил полный порядок. Пока Кулагу предавался утехам с одной из жен, нукеры
Ничто не нарушало его покой и в эти дни. По-прежнему перед заходом солнца, поднимая облако золотой от вечерних лучей пыли, проносился на водопой к озеру большой табун лошадей. В вечерней тишине было слышно, как жадно, отфыркиваясь, пили воду животные, как заливисто и ясростно ржал жеребец, наводя порядок в табуне.
Кундуз с тревогой прислушивалась к этим звукам, и сердце сжимала тоска по Коломону, по воле, которую она так неожиданно потеряла. Приближалась осень. И хотя давно должна была наступить прохлада, дни были по-прежнему жаркими, а прилетавший из степи ветер нес зной и запахи нетоптанных трав.
Кундуз нездоровилось. Она лежала в юрте для рабынь исхудавшая, тихая, равнодушная к тому, что делалось вокруг. Вязкая дрема туманила сознание. Если бы она знала, что происходит в этот миг в юрте Тогуз-хатун, она бы нашла в себе силы подняться и подобно птице полететь туда.
А Тогуз-хатун в это время сидела в окружении остальных жен ильхана. Ярко пылала в светильниках черная вода земли, и оплывший от жира евнух, полуприкрыв глаза и раскачиваясь всем телом, рассказывал тонким голосом старинную легенду «Сал-Сал»:
– И выехало тогда чудище верхом на слоне,А ноги его волочились по земле…Вдруг дверь тихо распахнулась, и воины с обнаженными саблями ворвались в юрту.
Кто-то из женщин слабо вскрикнул.
– Тихо! Пусть каждый останется на своем месте, – властно приказал черноусый воин.
Тогуз-хатун упала на ковер ничком, прижимая к груди атласную подушку. Воин шагнул к ней.
– Где девушка-кипчачка, которой ты отрезала косы?
Ханша то ли от испуга, то ли из-за упрямства молчала.
– Я последний раз спрашиваю тебя!
Тонко свистнула за войлочной стеной юрты стрела и, пробив ее упала у ног воина. На улице послышались крики, звон сабель.
Он наклонился и рванул Тогуз-хатун за руку:
– Поднимайся. Ты поедешь с нами.
Ханша стояла перед ним бледная, полураздетая.
– Оденься! – крикнул воин, тревожно прислушиваясь к звукам на улице.
Тогуз-хатун вдруг засмеялась. Она поняла, что стража уже обнаружила чужаков и близко освобождение.
– А я-то думала, что велят раздеться до конца…
– Придет время, и, быть может, ты услышишь и эти слова. А сейчас пошли… – Воин грубо схватил ее за плечо и приставил к горлу лезвие ножа. – Ну же!
Тогуз-хатун поняла, что отчаяние может толкнуть воина на все, а помощь была еще далека.
– Я отдам тебе девушку-кипчачку, – хрипло сказала она, косясь на острое лезвие.
– Поздно. Ты поедешь с нами…
Тогуз-хатун вдруг покорилась. Желание выжить любой ценой овладело ею.
Два воина подхватили ханшу под руки и потащили к выходу.