Шестнадцать зажженных свечей
Шрифт:
— Да успокойся ты! Это бывает с Эфирным Созданием очень редко. А так она просто замечательная. И какая компанейская!
— Ты у них часто бываешь?
— Бываю. Мы все бываем.— Лена помолчала.— Ведь негде собираться, особенно осенью. А Эфирное Создание всем рада. Магнитофон крутим, песни поем. Знаешь, как Муха на гитаре играет!
— Муха! Все Муха!..— вырвалось у Кости.
— Ты что, Пчелка? — Лена засмеялась.— Во. Правильно Эфирное Создание придумала, мы тебя будем звать Пчелкой,
В листве зашумел
— Дождь! — радостно вскрикнула Лена.— Я люблю от дождя под этой липой прятаться. И вообще это мое любимое дерево.
— Почему?
— Так.— Лена погладила темную кору ствола.— Сколько живу, помню эту липу. Она все обо мне знает.
Костя подумал, что и он не представляет своей жизни без старого дерева. То есть он всегда видел липу, всю жизнь, и, если бы внезапно она исчезла, это стало бы потерей чего-то очень важного: неожиданно из твоего бытия исчезает друг.
И тут вспыхнула молния, на мгновение осветив двор, и из вечерней темноты проступили дома; листья над головой в этот короткий миг показались белыми. Победно раскатился гром.
Лена зажала уши, прошептала:
— Я боюсь грозы... Мама рассказывала: ее отца, моего деда, в деревне громом убило.
— Убить может только молнией,— сказал Костя.
— Громом! — Лена схватила Костю за руку.— Бежим! Проводишь меня до подъезда.
И они побежали под потоками дождя.
«Только папа, только он может помочь Эфирному Созданию»,— думал Костя, поднимаясь в лифте, и Томительное ощущение счастья оглушило его.
«Лена, Лена, Лена...» — твердил он про себя.
Наскоро поужинав, не ощутив вкуса еды, он сказал:
— Папа, мне надо с тобой поговорить!
— Так...— Лариса Петровна загремела в мойке посудой.— От меня уже секреты,
— Лара, ведь бывают мужские разговоры,— улыбнулся Виталий Захарович.
Отец и сын удалились в лоджию. Монотонно шумел дождь. Гроза ушла, но в отдалении еще вспыхивали зарницы.
Костя все без утайки поведал Виталию Захаровичу.
— Понимаешь, папа,— сказал он,— я просто не знал, что так могут жить люди.
— Как именно?— спросил отец.
— Бедно, неряшливо... Не знаю. Вроде бы весело, музыка. А на самом деле... И пахнет в квартире... кисло. Папа! А зачем люди пьют? Вот так, как Эфирное Создание?
— Видишь ли...— Виталий Захарович внимательно смотрел на Костю.— Пить, особенно систематически,— удел слабых людей. Жизнь — бесценный дар, и топить ее в вине... Надо осознать главное. Может быть, это покажется тебе странным, но жизнь коротка, вот в чем дело.
— Коротка? — перебил Костя. И подумал с удивлением: «Странно! То же самое говорил Владимир Георгиевич».
— Да, да! Коротка, Только в твоем возрасте кажется, что она беспредельна. Жизнь трагически коротка по сравнению с теми возможностями, которые даны человеку. Любимое дело, искусство,
— Любовь?
— Да, и любовь. А вино, эти проклятые бутылки — первый враг неограниченным возможностям человека, которые даны ему на земле,
— Мне жалко Эфирное Создание,— сказал Костя.— Она веселая и, по-моему, добрая.
— Вообще-то, насколько я помню, да,— неожиданно сказал отец.
— Ты ее знаешь? — ахнул Костя.— Почему же не сказал сразу?
— Не хотел тебя перебивать.— Виталий Захарович задумался.— Когда она была совсем молодая, я дружил с Борисом, ее мужем. Ну... теперь бывшим мужем.
— С отцом Жгута? — перебил мальчик.
— Славы... Все непросто в жизни, Костик. Отличный был парень Борис. Но... Разлюбил. Вернее, полюбил другую...
— Я не понимаю, папа! — пылко перебил Костя.— Раз любишь, разлюбить невозможно!
Отец взъерошил сыну волосы.
— Папа! — Костя с надеждой смотрел на отца.— Ведь Николай Силантьевич такой классный психиатр! Ты сам рассказывал.
— Я поговорю с ним,— пообещал Виталий Захарович.— Но тут как основное условие необходимо согласие Эфирного Создания.— Он усмехнулся.— А ведь точно: была она именно Эфирным Созданием... Тоненькая, стройная. Не ходила, а, казалось, летала по воздуху. И всегда радостная улыбка на лице...
Глава седьмая
Был воскресный день.
К Косте пришел Жгут. Удивительно! Теперь Жгут стал тенью Кости Пчелкина.
«С тобой интересней,— кратко объяснил он.— И ты на психику не давишь».
«Это как?» — не понял Костя.
«Обыкновенно,— не стал распространяться Жгут.— И матери обещал помочь, В общем, во всем рассчитывай на меня».
Сейчас, встретив настороженный взгляд Ларисы Петровны, Жгут сказал Косте: — Пойдем погуляем.
— Пойдем.
...Возле подъезда, в котором живет Костя Пчелкин, стоят скамейки. На одной из них сейчас сидел, небрежно развалясь, Муха, пощипывал струны гитары, что-то еле слышно напевал. Рядом сидел Дуля, курил. На вышедших из подъезда Костю и Жгута они, казалось, не обратили никакого внимания.
— Ленку ждут,— шепнул Жгут, повернувшись к Косте.— Вон идет. Лена быстро шла к подъезду и вдруг остановилась в нерешительности.
— Лена!— позвал Костя.
Она сделала шаг в сторону Кости, но тут прозвучал спокойный, жесткий голос Мухи:
— Подруга! Сюда! Быстро!
Лена замешкалась, растерянность, отчаяние были на ее лице, И опять сказал Муха, теперь снисходительно:
— Давай, давай! На полусогнутых.
Лена, опустив голову, покорно шла к скамейке, где сидели Муха и Дуля. Дуля вскочил, шутовски раскланялся, смахнул невидимый сор с места, где только что сидел.