Шестой ангел
Шрифт:
– Все нэ так! Я вчера заказал, все написал, да? А что привезли? Как из этого готовить? Какой пэльмэн из этого будэт? Как гостэй дорогых угощать?
Хлопнула входная дверь, в зал процокала Галка и с удивлением уставилась на Агату.
– Галинэ! – Ваграм смиренно приложился к ее ручке. – Порядка нэт – работа нэт. Мука нэ та, я сто раз говорил. – Он тыкнул в сторону Жанны Львовны, и та задрала нос. – Продукт хорощий – еда вкусный, пальчики оближешь. Экономить нэльзя. Ни в коем случае нэльзя!
– Да-да, Ваграм, разберемся. – В этот момент Галку куда больше занимал другой вопрос: а эта что здесь делает,
– Агата работает в проекте, – спокойно ответил за нее Матвей.
– Давно ли? – злобно прищурилась Галка. – У меня таких сведений нет. Все это надо согласовать.
– Уже пятнадцать минут как работает. Считай, сейчас и согласовали, – сухо отозвался Шелестов. – К Ермолину кто все время цеплялся? Вот и нет у нас больше реставратора.
– Он поддавал! На рабочем месте! У него белая горячка началась! Девочки в зеркалах ему мерещились!
– Может быть, но работу свою делал. У нас открытие через три недели, если ты забыла.
– Не забыла, – прошипела Галка, недовольно косясь в сторону Агаты.
Агата едва ли обращала внимание на их перепалку, сейчас ее занимало совсем другое. Она листала пожелтевший альбом, перед ее глазами проносилась жизнь семьи Захржевских, застывшая на постановочных фотографиях.
Галка выглянула из-за ее плеча и фыркнула:
– Че у тебя там? Какие-то они странные.
– Это постмортем, – ответила Агата.
– Да ты что? – Матвей мгновенно придвинулся к Агате, схватил альбом, случайно коснувшись ее руки. Она резко отодвинулась, и бесценные снимки едва не рассыпались по мраморном полу.
– Кто-нибудь объяснит…– Галка начала закипать, быть не при делах она не любила.
– Посмертная фотография. Фотокарточка недавно умерших людей, точнее, умерших девочек.
– Мертвых? – Вытаращила глаза Галка и ткнула пальцем с яркой бабочкой на ногте в фото. – Вот она что, мертвая?!
– Похоже. – Жанна Львовна извлекла откуда-то лупу и рассматривала выцветшее изображение. – Девочка неживая. Точно постмортем.
– Жуть какая. Захржевские что, извращенцы были? – Галка брезгливо отдернула руку от изображения.
– Нет, это мода. Наследие поздневикторианской эпохи и изобретение дагерротипа. Такие снимки – единственный портрет ребенка, оставшийся семье на память. – Матвей внимательно просматривал фотоальбом. – Дорогое удовольствие, не каждый мог себе позволить.
– Ни фига се, удовольствие! И эта тоже?!
– Да, видишь опору сзади? У девочки платьице коротенькое – видно, кронштейн для поддержки тела плохо прикрыли. Фотограф поверх закрытых глаз на снимке пририсовывал открытые…
– Шелестов, остановись, меня сейчас вырвет. Ваграм, пойдем разберемся, что там с накладными и мукой. – Галка деловито застучала каблучками по мраморной плитке.
– И маслом, Галинэ, сливочный масло должен быть мягкий…– Ваграм бросился следом.
– Пять ангелов на аллее – пять фотографий постмортем. – Агата захлопнула альбом и бережно достала из коробки миниатюру с рыжеволосой девочкой.
Вспомнились дурацкие страшилки на ночь в лагере. Граф – Дракула, граф – чокнутый гений, писавший кровью маленьких детей свои картины. Фонтанировал идеями, естественно, Толик. Каким он сейчас стал?
– Платонов скоро приедет? – Она повернулась
В его взгляде и улыбке читалось такое безудержное торжество, что она опешила. Ей показалось, что причина этого торжества вовсе не редкостная находка семейного альбома. О прочих причинах она запретила себе думать.
Только сейчас Агата поняла, что денежный вопрос с ней никто не обсуждал. Да она бы и так согласилась, только бы прикоснуться к миниатюрам графа.
Глава 3
Агата поднималась по лестнице. Раньше на месте срезанных дубовых балясин стояли куски фанеры для безопасности воспитанников лагеря. На перилах зияла глубокая трещина, а на нижней ступени – выщербина от удара чем-то тяжелым. Теперь парадной лестнице полностью вернулся исторический облик, и Агату охватил приятный трепет от увиденного – настолько получилось изящно и величественно. Пахло краской, лаком и полиролем, а еще в воздухе витала надежда – старый дом пробуждался от спячки.
Поднявшись, гости графа попадали в паркетный зал с огромными окнами. Из закоулков памяти выглядывали блеклые воспоминания. Помнится, в углу ютилась печь, выкрашенная жуткой синей краской, на полу не хватало паркетинок, а по центру стены красовался портрет вождя пролетариата в кепке. Вождь хитро улыбался одними глазами. Шедевр советской эпохи скрывал, как оказалась, настенную фреску.
Агата покачала головой, фреска ей не нравилась, было в ней что-то тревожное. Все дело в композиции? Она отступила на пару шагов назад, чтобы лучше рассмотреть изображение. Смуглый мальчик с настороженным взглядом протягивал руку по направлению к зрителю. Огромное зеркало в резной раме. Стол. Черный горностай с игольчатыми зубками. Лимон на тарелке. Полевой цветок в стакане. Или тут дело вовсе не в композиции, а в багряном кушаке парнишки, выступающем кровяным пятном на фоне мягких пастельных тонов? Раскрыть верхний угол авторской живописи не успели, из-под оставшейся кепочки Ильича тянулась зеленая лиана.
Агата покрутила головой, высматривая другие фрески. Нет, единственная.
И еще здесь проводились дискотеки…
Двенадцать лет назад.
Музыка из громадных черных динамиков долбила по ушам, в темноте вспыхивала новогодняя гирлянда – этакие клубные софиты. Агата кусала губу от досады – ну чего она приперлась сюда. Тетка сказала: иди повеселись. И она пошла. Да уж, веселье! Вокруг прыгали, толкались, гоготали. Неожиданно нежная, воздушная баллада поплыла в воздухе. Медляк. На танцполе переминались редкие парочки. Агата развернулась, чтобы уйти – тетя обещала, что дождется, что вернутся домой вместе после дискотеки. И случайно налетела танцующую пару. Девчонка прошипела «Смотри, куда прешь!» и грубо отпихнула зазевавшуюся Агату. Она бы непременно упала, если бы ее не поддержали, если бы не положили руки на талию, если бы не закружили в танце. Ее партнер выше ростом, и Агате пришлось привстать на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеч. В глаза его смотреть стеснялась, и так знала – они серые за линзами и… очень красивые. Расстояние между ними пионерское, но он ближе к ней, чем когда-либо. Ее первый в жизни медленный танец. И именно с ним. Басы заглушали слова, и он склонился к ее лицу.