Шестой прыжок с кульбитом
Шрифт:
Авдеева отмахнулась, продолжая мысль:
— Наконец, нам надо срочно дорабатывать авиационные двигатели пассажирских самолетов.
— А с ними что не так?
— Конкуренция, Матвей Васильевич.
— Да на наших самолетах полмира летает! — хмыкнул он.
— Вот именно, — согласилась Авдеева. — У нас отличные самолеты, одних наименований три десятка. Ил-18 и Ил-62 летают до сих пор, Ту-144 проходит испытания, а КБ Антонова начало работу над грузовиком Ан-124.
— Ил-76 вот-вот полетит, — вставил маршал.
— И «Боингу» это не нравится, поскольку
— Да и пошли они нафиг! — Захаров собрался возражать дальше, но вмешался истопник.
Он деликатно кашлянул с порога:
— Там начальник генштаба приехал. И с ним люди.
Маршал поднял глаза — ходики в простенке показывали шесть часов. Генерал Куликов точен, как король вежливости.
— Приглашай, — распорядился он, поднимаясь. — И большой самовар давай.
Захаров прошелся, распахнул форточку. Накормленная дровами печка нагнала тепла прилично. Жар, как известно, костей не ломит, только все хорошо в меру. Сквозняк тут же принялся играть тюлевой занавеской, желтоватой от табачного дыма.
Глава 42
Глава сорок вторая, в которой воздается слава лотосу божественного закона
Главная военная прокуратура СССР располагалась в Хамовниках. Когда-то здесь шумела Ткацкая слобода, а местных жителей звали хамовниками. Смешное слово «хамовник» на забытом сленге означало изготовителя льняной ткани марки «хам». И куда эти ткачи подевались в грохоте истории? Все сметено могучим ураганом.
Ткацкие фабрики и льняные магазины вместе с ткачами не сохранились, зато появились парки, музеи, институты и прочие советские учреждения в широком ассортименте. Потомки хамовников растворились в вечности, но их знамя подхватили те, кого коренные маскичи величают «понаехали». Новые жители наполнили столицу так, что Хамовники, когда бывшие окраиной, стали самым центром. Добирались люди сюда простым способом, на метро. Вот и Лизавете Сергеевне захотелось взглянуть на старую Москву изнутри. Метрополитен города с самого своего появления пользовался бешеной популярностью. Да, душно, да, тесно. Зато быстро.
Когда плотная толпа вырвалась на улицу, сразу стало легче — народ шустро разбежался в разные стороны. От Комсомольского проспекта двинулись к Оболенскому переулку. Разнообразный люд спешил по своим делам, снег вкусно скрипел под ногами. Для местных жителей беготня с суетой штука привычная, Авдеева же шагала неспешно. Благо, безветренная погода позволяла прогулочный переход. Опоздание на работу ей не грозило и, с удовольствием вдыхая морозный воздух, она глазела по сторонам.
Захаров размахивал рукой на ходу. Описывая достопримечательности, сыпал комментариями не хуже опытного гида. Центр Москвы он знал хорошо, и старые названия вспоминались сами. В последнее время всё у маршала получалось без особого напряжения,
Большой Трубецкой переулок получил свое название из-за обширной усадьбы князей Трубецких, по которой названа соседняя улица, Малая Трубецкая. Перед войной Большой Трубецкой переименовали в Хользунов переулок, в честь летчика-героя, погибшего в Испании. Центр Москвы — раскрученный бренд. И в этом районе города, кроме военной прокуратуры, имелось много всякого интересного: морг с судебно-медицинской экспертизой, институт военных дирижеров, большой парк Трубецких и математическая школа, любимая еврейской интеллигенцией.
Пропуска были заказаны заранее. Оставив охрану дожидаться в вестибюле, внутрь здания прокуратуры прошли без задержки. По лестнице поднялись на третий этаж. Будучи джентльменом, маршал Захаров любезно распахнул перед Авдеевой дверь:
— Проходите, Лизавета Сергеевна.
Кабинет выглядел стандартно — несколько столов канцелярского типа, шкаф для бумаг, сейф. Такие помещения даже после влажной уборки кажутся пыльными. На стульях у стеночки восседали три офицера, молодых и бравых капитана. При виде маршала они вскочили.
— Садитесь, товарищи, — небрежно махнул рукой Захаров. — Вот полюбуйтесь, Лизавета Сергеевна. Лучшие кадры вырвал из военной прокуратуры. Задачу вкратце поставил, бойцы работать согласны.
Кивнув, Авдеева полюбовалась на лучшие кадры. Сама она выглядела неброско: серый приталенный пиджак, напоминающий френч полувоенного образца, прямая юбка ниже колена. Колготки между сапогами и юбкой не просматривались, но они тоже были в тон. Консервативный облик завершала светло-серая водолазка.
И даже темно-серый платок на голове, почти монашеского вида, смотрелся гармонично. Повязанный сзади по-пролетарски, платок всегда являлся хитом женской моды. Этакий маст-хэв на все времена. Из ряда несколько выбивались серые лайковые перчатки на руках, но это уже мелкие детали. Зима во дворе, может человек зябнет?
— Ну, я поехал, — сообщил маршал. — У меня еще куча дел, к вечеру вернусь за вами.
Кивнув офицерам, он удалился. Избегая громких регалий, Авдеева коротко представилась, и с ходу взяла быка за рога:
— Как вы уже поняли, речь пойдет об экономике. Основная цель советской экономики — это удовлетворять общественные потребности. Прибыль важна, но она вторична. И что же мы имеем в смысле удовлетворения? Смотрите, товарищи, всего один пример. Госплан СССР планирует производство определенного количества обуви. Фабрикам спускаются цифры, даются фонды, утверждаются образцы. Ежедневно фабрики производят разнообразную обувь согласно плану. Много производят, между прочим, больше всех в мире. Затем предприятия свою продукцию передают в торговую сеть. Когда мимо магазина идешь, видишь полки, заваленные товаром. Бери — не хочу. А посмотришь внимательно: не берут! Вот если выбрасывают в продажу чехословацкую обувь «Цебо» или «Ботас», тогда в магазине драка. А наши башмаки годами на полках пылятся. Через два года хранения остатки списывают. Это нормально?