Шествие динозавров
Шрифт:
— Для меня. Мне не нужно будет жить среди рабов, самому прикидываться рабом, чтобы сохранить мою драгоценную жизнь. Ведь я — тоже сын императора! Потом — для тебя. Что ты теряешь? Бездарного, слабовольного сумасброда, обуреваемого причудами и капризами. А что обретаешь? Мудрого и сильного вождя. К тому же, я сделаю тебя не просто ниллганом, но и верховным жрецом.
— И сбудется мечта идиота, — фыркнул я. — Что? — не понял вургр.
— А еще для кого?
— Разве мало? Я не помню случая, чтобы юруйаг, домогаясь трона, думал о ком-то помимо себя.
— Я тоже… Хорошо, что
— Дальше? — он смутился, почесал бороду. — Дальше я еще не придумал.
— Дальше вот что, — сказал я. — Все наемные убийцы со всех сторон света сговорятся и накинутся на тебя. Это сейчас каждый прорубает дорогу к престолу только для своего повелителя. Но когда на престоле окажется вургр, сначала они захотят очистить святое место от скверны. А уж потом станут разбираться между собой… Узнав о смерти Луолруйгюнра, на дворец приступом пойдет войско во главе с Эойзембеа-Беспалым, потому что никого другого над собой этот убийца не признает. Во всяком случае, пока ему не отсыплют больше, чем покойный. У тебя есть чем вознаградить Беспалого? И, между прочим, всех его сотников?. Одновременно с юга и востока сюда ринутся бешеные племена буммзигган, потому что некому будет стеречь рубежи, а в мутной воде можно выловить крупную рыбу, и вожди этих людоедов не так глупы, чтобы того не понять. А ведь я ни слова еще не сказал о верховном жреце Дзеолл-Гуадзе…
Вургр нагреб в пригоршню земли вместе с травой, поднес к лицу.
— Странно, — промолвил он задумчиво. — Это не вино, не мускус, не драгоценный камень. Всего лишь чья-то невесть когда перегнившая плоть. Что в ней особенного? Отчего все рвутся обладать ею? Ведь одному только жадному никчемному сорняку есть корысть в том обладании… Ты задал мне задачу, ниллган. Трудную задачу. Но поверь, скоро я сообщу тебе решение.
— О чем ты? — спросил я рассеянно.
— О приятном, — помедлив, ответил вургр.
23
«…Сказал Гзуогуам, вытирая меч о шкуру медведя: „Здесь поставлю свой шатер, разведу свои костры,
Выгоню свои стада, выкую новый наконечник своему копью. Здесь пошлю врагов своих сеять зерно в землю,
Чтобы взрастили они пропитание мне и моим воинам, А что останется — пусть возьмут себе,
Ибо голодный раб все равно что голодный шакал, Он смотрит не в глаза хозяину, а на горло его,
Он не боится кнута, над ним нет закона предков“.
Так сказал Гзуогуам, обезглавив последнего вождя недругов, Содрав лицо его с костей и бросив собакам,
А черепом украсив древко копья своего вместо наконечника. И все, кто слышал, сказали: „Пусть это свершится“.
Пятеро верных слуг срубили самое старое дерево,
Лишили его сучьев и коры, выкопали яму и воздвигли столб, Натянули шатер из медвежьих шкур и закрепили от ветра.
Вошел Гзуогуам, развел костер и позвал вождей.
Никто не мешал им, ибо не осталось их врагов на этой земле. Только череп смотрел на них с высоты копья, тоскуя о теле,
Брошенном на растерзание ночным демонам.
Глаза его не тронул Гзуогуам, сохранил в насмешку, Чтобы видел недруг пир победителей на своей земле
И пир демонов над своим телом, лишенным покоя в своей земле. Не придумано было большего надругательства от начала времен. Язык его не тронул Гзуогуам, сохранил в насмешку,
Чтобы возносил недруг мольбы своим идолам,
Которые низвергнуты, изрублены мечами и горят в кострах. Гзуогуам забыл свое место под солнцем и небом,
Забыл о своих богах и потешался над чужими,
Словно не знал, что нет своих богов или чужих. В этом мире у всех людей одни боги,
Как бы имена их не звучали для слуха,
Какие бы идолы не были вырезаны из дерева или камня, Какие бы жертвы им не возносили,
Сжигая ли на кострах, бросая ли в воду, зарывая ли в землю. Сохранил Гзуогуам черепу язык его напрасно,
И глаза напрасно не выколол.
Заговорил недруг громко и гневно, непонятны были его слова, А глаза обращены были долу.
Смеялся Гзуогуам, и вожди смеялись над этим:
„Вот и череп слагает песни, чтобы веселить нас за трапезой! Или просит о снисхождении, чтобы вернули мы голову телу?
Отчего ж не нас он глядит, а на землю?“
Но не пел череп им песен и не просил снисхождения. Одного он просил у богов: покарать насмешников.
Ибо можно простить своего убийцу, победившего в честном бою. Но нельзя простить надругательства, нет такого закона.
И услышан был голос, но не подан был знак.
А вожди повалили древко в огонь и сожгли вместе с черепом. И нескончаемо было веселье, но закончился день.
Уснули собаки, уснули рабы, уснули женщины.
Уснули воины у костров и в дозорах, уснули вожди.
Уснул Гзуогуам, не допив своей чаши, не доев мяса.
Но боги не знают сна, и неведом покой демонам ночи.
И не станет покоя людям, когда боги и демоны сговорятся. Эрруйем поднял свой молот, ударил в стены чертогов,
Загудели стены, застонало Тело Мбиргга.