Шестые врата

Русуберг Татьяна

Между ними повисло холодное молчание.

– Почему ты ничего не сказал? – Динго чувствовала, что начинает верить в эту историю несмотря на всю ее чудовищную фантастичность, и испугалась своего нежелания верить, внутреннего желудочного порыва сохранить все, как есть.

Еретик фыркнул, качнул головой:

– Да я сначала вообще едва дышал. А потом, когда услышал, на что Олег вас подбивает... – он взмахнул руками, будто хотел оттолкнуть ночь. – Я решил затаиться до вечера. Пусть родаки бы начали меня искать, звонить по друзьям. Пусть эти так называемые друзья потряслись

бы, пока их расспрашивали. Пусть пожили хотя бы один день в шкуре убийцы, почувствовали, каково... А тут я заявился бы домой, как ни в чем не бывало. Схлопотал бы от отца, конечно, но это ничто, по сравнению с удовольствием глянуть следующим утром в глаза этому козлу Олегу. Так я думал тогда.

– Это... Это жестоко, - прошептала Динго, смаргивая с век слезы, гуманно скрытые темнотой.

– А ваша «игра»?! Этот сговор... Не жестоко?! – Еретик придвинулся, наехал широкой грудью, заставляя вжаться в стену, вцепиться ногтями в бороздки между кирпичей. Не выдержав, Динго всхлипнула в голос, отвернулась, ловя слезы губами.

Его руки обняли, оторвали от каменной кладки, прижали к бухающему сердцу. Оно неслось ей навстречу, как локомотив, а она не могла увернуться, она лежала на рельсах, и его пальцы запутались в ее волосах.

Выше, выше. Его раскачивало от перил до стены, бросало по трапу в жестокий шторм. Да, штормило у него в душе, там торнадо кидался бумажными листьями и разрывал надвое священных коров. Он бежал за тенью птицы, и ноги заплетались в бесконечных ступенях, в восьмерках, повернутых вокруг единственного гвоздика. Огненные бабочки освещали путь короткими яркими жизнями, гораздо более красивыми, чем его собственная. Его годы рассыпались черным вонючим пеплом, который он всюду оставлял за собой.

Еще пара ступеней, пара сгоревших мотыльков, и над ним взошел голубой четырехугольник. Сначала Край подумал, что попал в кино на одну из картин студии Dream Works. Но светящийся экран оказался окном, а паренек, сидящий на подоконнике, болтая ногой – Шивой. Без удочки и в привычных темных очках.

– Луна, - заявил он вместо приветствия и стукнул пальцем по стеклу.

– А мне похрен, - выдавил Край и рухнул грудью на площадку. Ноги его скребли лестницу на расстоянии морских миль от головы, выхаркивающей выпитую этажами ниже воду.

– Ты не прав.

Шива не делал попыток поднять лежащего или помочь ему, и это как-то странно успокаивало. Край вывернул голову и увидел в боковой перспективе, что за плечами шестирукого выросли крылья, и подумал, что правильнее было бы называть его шестикрылым.

– Врата ждут тебя.

– Райские, что ли? – Край сплюнул горечью и приподнялся на руках, отползая от вонючей лужи. – А ты – архангел, охраняющий вход?

– Нет, - Шива покачал головой. В отражениях его очков уходило вверх две лестницы, исходящие из переносицы, и ответ прозвучал двусмысленно. – Я всего лишь проводник.

– Вергилий, - предположил Край.

– Сравнение мне льстит.

– Боюсь, я уже не смогу идти, - он оперся о стену, ощутив затылком ее крашеный холод.
– Устал.

–

Ничего, - Шива глянул в окно, снова заболтал ногой. – Мы подождем остальных здесь.

– Смерть – дело личное, - парень старался не смотреть на раскачивающийся ботинок, от которого у него начиналась морская болезнь. – И вообще, ты занял мое окно.

– Статистика с тобой не согласится, - усмехнулся Шива. – К тому же, сигать с пятого этажа – банально и не эстетично. Насчет эстетики, кстати, можешь спросить у Лилит. У нее есть кой-какой опыт по части падений.

Звук ее имени ранил, как битое стекло. Несколькими этажами ниже вздохнула, открываясь, дверь. Зашуршали шаги, голоса. «Зола», «дым», «пожар»! Две пары ног бросились вниз по лестнице, эхо донесло воронье карканье «Край!» и ответило самому себе – «рай». Крылья сорвались с плечей Шивы и опустились поэту на голову. Голубиный клюв стал мягко перебирать спутанные волосы. Темные очки кивнули, поймав звездное небо.

– Мы подождем их здесь.

– Я никогда не желал тебе зла, - дыхание Еретика щекотало ей волосы над ухом. – Помнишь, там, на площади? Ты видела меня. Я не хотел мучить тебя, как других. Думал, улучить момент, когда ты будешь одна, и... Но ты все время была с этой дурой Наташкой, а потом вышла из калитки с матерью и сумками.

– Ты следил за мной?!

– Да. Дошел до самой остановки. Но твоя мать стояла рядом с тобой, и я...

– Ты струсил, - Динго отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. – Ты ничем не лучше меня. Но ты считал меня лучше. Почему? Почему я, а не Наташка? Она хоть пыталась нас остановить.

– Ты разве ничего не поняла?! – Его руки разжались, впуская холод, быстро заполнивший пространство между их телами.

Динго покачала головой.

– Помнишь, как я дежурил у сада? Как помогал таскать воду для огорода?

Она нахмурилась, припоминая.

– А-а, да, ты - один из тех мальчишек, что вечно висели на заборе. Тетя Люда еще называла вас Наташкиными ухажерами.

– Верно, - Еретик глубоко вдохнул, будто собирался нырнуть, и выпалил на одном дыхании. – Только я не из-за Наташки к Петровым таскался. Из-за тебя. Втрескался, блин, по уши. Дурак.

На самом деле, дурой чувствовала себя Динго. Она испытывала контакт третьего рода с представителем иного измерения реальности и не понимала его языка. События одного дня из ее прошлого, оставшись теми же, приобрели иное значение, и потянули за собой всю ее жизнь, переворачивая кверху неприглядной изнанкой, полной мокриц и дождевых червей.

– Жаль все-таки, что ты больше не приехала в Порхов.

Сочтя молчание за ответ, Еретик натянул шапочку ниже на глаза:

– Пойдем, поищем подъезд. Ты вся дрожишь.

Его спина медленно смешивалась с туманом, и Динго испугалась, как бы она не пропала совсем, как бы все происшедшее не оказалось только сном. Ноги вспомнили, что могут ходить, и бросились за Еретиком.

– Подожди! Сергей, подожди!

Он остановился, устало поникнув плечами.

– Ты здесь, - выпалила она, запыхавшись, - потому что искал меня?