Шхуна, которая не хотела плавать
Шрифт:
Бланш выбралась на берег последней. Встряхнулась, взыскательно оглядела воду, проверяя, не надо ли вытащить еще что-нибудь, и, даже не взглянув на своих помощников, чинно прошествовала к своему любимому ложу. Только когда она блаженно разлеглась на солнышке, остальные собаки начали робко покидать верфь. Им дали отбой.
У меня было несколько вопросов к Пауло. Мы отправились в «Л'Эскаль», и тут он мне все объяснил.
Бланш, сообщил он, не его собака и вообще ничья. Родом она была из маленького портового селения Гран-Бруи на южном берегу Ньюфаундленда в ста
Гран-Бруи славится своими черными водолазами — не следует путать этих собак с лабрадорами, породой, созданной в питомниках, или с гигантскими ньюфаундлендами. Обе эти породы восходят к местной собаке-водолазу, появившейся, видимо, благодаря естественному отбору на Ньюфаундленде или на Сен-Пьере. Предками ее была в настоящее время исчезнувшая европейская порода, завезенная в эти края баскскими рыбаками сотни лет назад. Эти собаки, действительно феноменальные пловцы, до последнего времени уходили в море почти на всех рыболовных судах. Обязанности у них были двоякие: служить спасателями, если человек падал за борт, и хватать треску, которой удавалось выскользнуть из сети, когда она поднималась на поверхность.
Несколько лет Бланш выходила в море со своим хозяином, шкипером маленькой шхуны в Гран-Бруи. Затем в бурную февральскую ночь шхуну выбросило на камни у мыса Галантри-Хед на Сен-Пьере. Команда и собака благополучно выбрались на берег, где люди нашли приют в ожидании возможности вернуться домой.
Первая такая возможность представилась, когда их взяли на борт большой шхуны, отправлявшейся на Банки. Хозяин Бланш оставил ее на попечение Пауло, пока он за ней не вернется, однако шхуна пропала без вести. Никаких следов ее команды найти не удалось, и ее судьба так и осталась тайной.
Бланш поселилась на верфи. Прежде после спуска очередного судна рабочие отправлялись на лодке подбирать плавающие клинья. Но в одно прекрасное утро Бланш решила поработать за них. И проделала это так успешно, что ее зачислили в платежную ведомость верфи.
Хотя она была исполнена женственности, Бланш презрительно отвергала ухаживания городских дворняг. Они были не в ее вкусе. Затем как-то весной на ньюфаундлендской шхуне прибыл черный красавец одних с ней кровей. Стремительный роман, а затем возлюбленный Бланш снова ушел в море, оставив ее беременной.
Она продолжала выполнять свои обязанности, пока Пауло и другие рабочие не начали за нее тревожиться. Они чувствовали, что даме в положении не следует трудиться столь усердно в столь холодной воде. И попытались уговорить ее уйти в отпуск. Но Бланш не пожелала. Она нашла собственный выход из дилеммы.
Как-то днем, когда она была уже на втором месяце, Пауло дал сигнал к спуску. Бланш, вместо того чтобы помчаться к слипу, вылетела за ворота и исчезла. Пауло удивился, но он удивился еще больше, когда несколько минут спустя она вернулась, слегка цапая за задние ноги большого спаниеля, принадлежавшего губернатору Сен-Пьера.
Она безжалостно загнала беднягу в трансбордер и не выпускала, пока спуск не завершился. А тогда принудила его собирать клинья с ней вместе.
— Она всего
До родов Бланш пополнила ряды своей бригады и так хорошо обучила подневольных помощников, что они справлялись с работой и без нее. Когда ее щенки подросли и отправились в море на разных судах, Бланш сохранила свою бригаду, не потому что так уж нуждалась в помощниках, а, остается предположить, ради удовольствия превращать в честных рабочих псов компанию «городских» бездельников.
— Иногда она обучает новичка, — продолжал Пауло. — Доберман, он совсем новый. И плавает плохо. Надеюсь, он не утонет. А то его хозяин — новый начальник жандармов, еще один чертов французик из Парижа…
В тот же день «Счастливое Дерзание» забралась на трансбордер, освободившийся от траулера, и в мгновение ока вознеслась на берег. Среди всех этих машин она выглядела совсем игрушечной, жалким ничтожеством в сравнении с «Сэнди-Пойнтом» на соседнем слипе. Как неизящно выразился Майк:
— Вид такой, будто «Сэнди-Пойнт» родила заморыша. Остается надеяться, что он выживет.
И правда, «Счастливое Дерзание» смахивала на больного ребенка. Не только цвет ее корпуса был жутким, но и общее состояние ее здоровья оставляло желать лучшего. Когда конопатчики собрались, чтобы обследовать ее мокрое днище, они только прищелкивали языками, покачивали головами и выразительно закатывали глаза.
Тем не менее они взялись за дело, и взялись с великим усердием. Невероятные количества смольной пакли исчезали в ее зияющих швах. Целый брус, до того прогнивший, что нож входил в него, как в масло, был заменен новым. Все деревянные уплотнители были высверлены и на их место поставлены другие; устранены были и многие другие ее недомогания.
Тео подробно проинструктировал нас, как ее следует выкрасить заново.
— Будьте так любезны, месье, удалите эту зелень! — наставлял он нас. — Корпус должен быть черным, накрашенная ватерлиния будет белой. Днище будет красным. Под планширем любезно проведите желтую линию. Палубы будут светло-коричневыми. Ее мачты вы отчистите, проолифите и клотики выкрасите белой краской. Когда вы кончите, она уже не будет выглядеть как выуженная из моря старая дохлятина, она будет выглядеть как хороший баскский корабль!
В ближайшие дни приготовления к крещению закончились. Ими занимался зять Тео Мартин Дютен, взявший на себя роль церемониймейстера. Мартину предстояло заручиться согласием доминиканского монаха официально окрестить шхуну, заказать баскский морской флаг, которому предназначалось развеваться на нашей мачте, решить филологическую задачу перевода названия «Счастливое Дерзание» на баскский, спланировать обряд крещения и в заключение подготовить великолепный банкет в честь возрождения баскского торгового флота.