Шифр Шекспира
Шрифт:
Коньячный водоворот в моем бокале улегся. Я покачала головой:
— Мои однокурсники разбежались кто куда. А Мэттью Моррис взял академотпуск для работы в библиотеке Фолджера. — Что, в сущности, решало дело — даже не пришлось выдумывать причину, чтобы не брать его в помощники. По иронии судьбы он не выносил копания в архивах, считал его никому не нужной тягомотиной. — А больше мне некому довериться, — сказала я.
И это была чистая правда.
В вопросе о моей поездке сэр Генри не то согласился, не то уступил, зато идее возвращения домой для сборов в дорогу он решительно воспротивился.
— За твоей квартирой следят, — сказал он. — К тому же тебе надо отдохнуть.
— Как хотите, но белье я ему покупать не доверю.
— Поручим это миссис Барнс, отважной душе. Уж она- то не отступит даже перед целой горой бюстгальтеров.
Мне бы и в голову не пришло, что где-то здесь живет еще и миссис Барнс, если бы сэр Генри тут же не воскликнул в притворном ужасе:
— Уж не думаешь ли ты, что я сам себе готовлю?
Я засмеялась.
— Вы словно в другом веке живете, сэр Генри.
— Как и все, кто может себе это позволить, — беззаботно откликнулся он, приканчивая коньяк.
Пока я забиралась под полог огромной кровати, которой хватило бы на дюжину королей, где-то в недрах особняка часы пробили три. Свернувшись калачиком под одеялом, сжав в одной руке брошь, а в другой — карточку из каталога Роз, я задумалась об увиденном в собственном окне: о таинственной тени. Не иначе неожиданный угол зрения, пустынная улица, волнения и глоток виски сыграли со мной шутку, заставили видеть мираж вроде облачного кита или зебры в полосах лунной дорожки на море. Долго еще я лежала, прислушиваясь к звукам полусонного дома, пока сама не задремала. Мало-помалу мой сон наполнился шумом бегущей воды. Я села. Кровать перекочевала на берег небольшой речки, искрящейся в лунном свете. У меня перехватило дыхание. Чуть поодаль кто-то лежал на траве среди фиалок. Седовласый король с венцом на голове. Я подкралась к нему. Фиалки под ним все пожухли, да и сам он был уже неживой. Когда я пригляделась еще — рассмотреть его лицо, оно будто подернулось рябью, как под водой. Миг — и на месте короля я увидела Роз. Ее глаза вдруг распахнулись, и я отскочила, в тот же миг ощутив нависшую сзади тень и слыша звон клинка, извлекаемого из ножен.
Я вскочила в постели и сообразила, что булавка от броши вонзилась в ладонь — на одеяле сэра Генри осталось кровавое пятнышко. Сердце выпрыгивало из груди. Я встала и осторожно отодвинула гардину. В саду, на беззастенчиво ярком солнце, рдели крупные, как пионы, розы. Я стояла у окна, подставляя лицо свету, пока тот не прогнал прочь и мой сон, и мой страх, что тянулся за ним липким следом.
В гардеробной лежала новая одежда: узкие черные брюки, топ с вырезом-лодочкой (облегающий чуть больше привычного) и элегантный, без излишеств, пиджак. То, как он на мне сидел, приятно удивляло. Рядом стоял небольшой, уже упакованный чемодан. Сверху лежал мой билет. Самолет вылетал в девять. Наскоро одеваясь, я приколола подарок Роз к новому пиджаку и отправилась вниз — разыскать сэра Генри.
— Вижу, бегство от папарацци пошло тебе на пользу, — довольно отметил он, когда я вошла в столовую. — Хороша, как никогда.
Оказалось, у дверей уже стоял подсадной «бентли», готовый отправиться в Хайгейт с садовником и его внучкой на заднем сиденье. Однако даже в преддверии обманного маневра сэр Генри весь завтрак хлопотал надо мной, как наседка.
— Ты уверена, что справишься без сопровождения? — спросил он, засыпая себе в чай чуть ли не полсахарницы.
Я тряхнула головой:
— Спасибо, не надо. Боюсь, в компании всемирно известного актера я привлеку куда больше внимания.
Наконец для меня стало сущим облегчением забраться в «рэнджровер»
— Береги себя, Кэт, — напутствовал сэр Генри перед тем, как закрыть дверь. В его глазах мелькала тревога.
9
Как долетели, я и не заметила. Сэр Генри устроил меня первым классом, где можно было сидеть, вытянув ноги, хотя ни поспать, ни подумать не удалось. В час дня самолет приземлился в аэропорту Логана, где я сразу же взяла такси и отправилась в Гарвард. У поворота на Сторроу-драйв показалась река Чарльз — синяя лента под безоблачным небом. Вскоре на том берегу замаячили разноцветные купола, что венчают студенческие апартаменты из красного кирпича с белыми фронтонами. Каждый из корпусов назывался собственным именем, под стать новоанглийским особнякам: «Лоуэлл», «Левретт», «Элиот»… Мы мчались мимо, пока дорога, перекинувшись через реку, не привела нас назад к Гарвард-сквер, похожей на раскаленный противень на июньском солнцепеке. Я сразу сняла номер в гостинице, забросила чемодан и с одной черной сумкой побежала через Массачусетс-авеню к Гарвард-ярду.
Там было хорошо. Кирпичные здания, море травы вместо асфальта, ухоженная тенистая рощица создавали прохладу. Я свернула за угол, и передо мной, как встарь, выросла библиотека: вдруг и сразу, не давая опомниться и давя своей монументальностью, подобно горе. Взгляд ее не окидывал — только выхватывал отдельные блоки: пологий лестничный пролет, кусок колонны, кирпичную стену. Ее построили во увековечение памяти одного юного выпускника, страстного букиниста, который в 1912 году отбыл в Европу и на обратном пути угодил на «Титаник». Библиотека памяти Уайденера, квадратное громоздкое здание, нависала над всей восточной частью Гарварда, как та скорбящая матрона, на чьи средства она была построена.
Я взбежала по ступенькам, протиснулась сквозь высокие, в два этажа, двери и очутилась в просторном мраморном фойе. Заскочив в регистрационную, я выписала желтую карточку временного пользователя, которую почти тотчас и предъявила — скучающему контролеру-студенту за следующей дверью, — и по ярко освещенной винтовой лестнице спустилась в книгохранилище.
Я постояла на пороге, определяясь с направлением поисков. В своей дарственной миссис Уайденер поставила жесткое условие: ни на кирпич не менять внешний облик библиотеки. Однако внутреннее переустройство — дело другое, на него она скрепя сердце согласилась, и потому к двадцать первому веку библиотека претерпела более чем дорогостоящую модернизацию. И все же я надеялась отыскать нужный отдел. Подсвеченная копия карты в углу подсказывала, что общий план хранилища остался без изменений.
По красной полосе на полу я прошла еще четыре пролета вниз, к самому глубокому из «уайденерских» подземелий. Пробираясь полутемными проходами меж стеллажей с забытыми знаниями, я очутилась у входа в длинный извилистый коридор, вдоль стен которого тянулись громадные трубы. В дальнем конце, за массивной железной дверью, находился тамбур с оранжевой ковровой дорожкой, ведущей к небольшому лифту, который спустил меня еще этажом ниже. И вот я переступила порог циклопического квадратного зала, наполненного ярким светом, где, как в заброшенном звездолете, что-то тихо гудело и фыркало.
Я сверилась с картой у лифта, еще раз осмотрела карточку Роз. Теи 390.160 — искомый номер. Секция «Теи» — театральной истории — ютилась в восточном углу комнаты. Я потрусила туда, замедляя бег, как только увидела буквы «Теи». Вот и полки подкатегории 390. Перегнувшись пополам, я стала отсчитывать корешки книг: 190,180,165,160, и… ничего — дыра, прямоугольник черного пространства. Я еще раз посмотрела на карточку, проверила номер стеллажа. Все верно, место то самое. Только на месте четырех томов зияет пустота.