Шифр Шекспира
Шрифт:
Мы очутились в длинной галерее с мраморным полом в виде шахматной доски. С одной стороны на чисто-белой стене висели необъятные полотна как будто старых мастеров в расцвет творчества; со второй тянулось стеклянное кружево высоких решетчатых окон.
— Прямо вперед и направо, — распорядилась Атенаида. — Стоп.
Я обернулась. Она стояла перед тяжелыми дверями, скрестив на груди руки.
— Один вопрос прошли, осталось еще два. Зачем вам так срочно понадобились личные вещи Джереми Гренуилла из Томбстона? Ради них вы ехали семьсот миль по темноте, да с такой
Что мне надо было ответить? Потому, что так хотела Роз, а мы продолжаем ее дело? Я откашлялась.
— Я интересуюсь Гамлетами, а он когда-то играл Гамлета на спор.
— Ответ приемлемый, хотя и не совсем искренний. Гамлет — и моя страсть. Это первая из причин, по которой приобреталась коллекция Гренуилла. Конечно, сейчас она интересует нас в другой связи, но для ответа сойдет и Гамлет. — Она широким жестом распахнула двери. — Добро пожаловать в большой зал.
Большой — было не то слово, даже для дворца. В основании его лежал гигантский квадрат, поделенный массивной аркой с зубчатым краем-галуном. Вверху, у самых стропил, по периметру шел ряд арок поменьше, ограждающих галерею.
Сверху лился золотой свет почти медовой густоты. На уровне пола в стенах были пробиты добавочные окна, узкие, как бойницы, из-за чего гобелены с дамами и единорогами в простенках купались в полутьме.
— Это уже не Эльсинор, — сказала я.
— Точно.
По полированному деревянному полу были рассыпаны веточки лаванды и розмарина, которые при каждом шаге испускали аромат.
Атенаида остановилась, глядя на стену справа от меня. Я присмотрелась — над огромным камином, куда поместилась бы и секвойя, висела картина, мерцающая в необыкновенном свете золотым и зеленым. Изображала она девушку в парчовом платье, плывущую вверх лицом по реке в окружении цветов, — Офелию перед смертью, какой представил ее себе сэр Джон Эверетт Миллес.
Копия была безупречна до последнего мазка (в отличие от простых репродукций ее писали маслом), включая золоченую раму причудливой формы. Так безупречна, что я на миг решила, будто Атенаиде удалось заполучить оригинал.
— Мне всегда нравилась эта картина.
Я озадаченно шагнула вперед. Мне тоже! Она — я всегда думала о полотне как о самой Офелии — одно из величайших творений прерафаэлитов, но место ей в галерее Тейт. Я знала это наверняка. С тех пор как меня приняли в «Глобус», я часто ходила туда ее навещать — брела по тенистой набережной, забегала в длинный зал цвета сумеречных роз, где она принимала поклонников по соседству с портретами дам в голубых платьях ослепительной красоты. Сама Офелия казалась на удивление бесцветной, почти полупрозрачной, но мир, по которому она плыла, сиял яркой, непокорной зеленью.
Где-то сбоку скрипнула дверь. Я озадаченно обернулась. Других дверей в зале как будто не было. Но вот гобелен качнулся, и из-за него вышла крупная черноволосая женщина с подносом в руках. На подносе стояли серебряный кофейники чашки.
— А-а, Грасиэла, — произнесла Атенаида. — С угощением.
Грасиэла протопала через зал и водрузила поднос на
Я захлопала глазами. Бен тоже достал оружие, но прицелился не в Грасиэлу: его ствол был направлен прямиком в грудь Атенаиды.
— Бросьте пистолет, мистер Перл, — сказала она.
Бен не шевельнулся.
— Тестостерон, — вздохнула Атенаида, — такой скучный гормон. Не то что эстроген — нипочем не угадаешь, чего от него ждать. Боюсь, мой «глок» может выстрелить Катарине в почку.
Бен, кривясь от отвращения, медленно нагнулся и поло жил пистолет на пол.
— Спасибо, — сказала Атенаида.
Грасиэла подобрала наше оружие. Тут-то хозяйка и задала нам последний вопрос:
— Это вы убили Максин Том?
23
На меня волнами накатывала дурнота.
Что мы сделали?
Нет, не может быть. Максин быстро ушла из библиотеки, чтобы почитать сыну книжку перед сном. К тому времени как я отошла от театра, окна уже погасли.
У меня перехватило дух. Ведь убийца все время был там! Я чувствовала его взгляд, слышала, как он вытаскивал нож! Выходит, я привела его к Максин, а сама просто ушла, а он тем временем захватил ее?
— Это вы убили Максин, Катарина?
— Нет. — Мой голос прозвучал глухо.
Я ни словом не предупредила ее. Даже не намекнула об опасности.
— Что произошло?
— «Так длиться не могло, — ответила Атенаида, — и одеянья, тяжело упившись, несчастную от звуков увлекли в трясину смерти…» [25] Какие-то театралы, возвращаясь, нашли ее в архивном пруду. Она была похожа на русалку — волосы колыхались, юбка вздулась колоколом. Ее утопили.
25
«Гамлет». Пер. М. Лозинского.
«Превратили в Офелию». Меня начинало трясти.
— Я разбила этот сад из уважения к Миллесу, — произнесла Атенаида, — а не убийцам на потребу.
Высокий берег речушки с картины, поросший камышом и мохом, белые звездочки водных цветов, даже старая ива в углу — все удивительно напоминало архивный пруд. «Максин. Блестящая, непокорная Максин». У меня вырвался долгий судорожный вздох. Я пыталась собраться для ответа.
— Убийца мог приехать туда вслед за мной. Я знала это, но не предупредила ее. Так что она погибла из-за меня. Но я не убивала.
Атенаида развернулась ко мне лицом. Затем она медленно кивнула и опустила пистолет.
— Я так и думала. Но мне нужно было удостовериться. Знаю, ты простишь мои методы.
— Вам тоже может угрожать опасность. По меньшей мере часть пути сюда мы проехали со слежкой.
Тут вклинился Бен:
— Откуда вы узнали об убийстве?
— От полицейского подразделения Седар-Сити. Я была последней, кому Максин звонила.
— Вы сказали им о нашем приезде?