Шифрованный счёт

Самбук Ростислав Феодосьевич

— Не страшно.

Карл согласился бы ждать и неделю, и месяц, только бы не расставаться с Аннет. Черт возьми, неужели он так влюбился?

— А как посмотрит на это Гюнтер?

— Мы его сейчас спросим. Думаю, Гюнтер тоже будет рад.

Аннет посмотрела внимательно: что это — проявление благородства или детское простодушие? Но не стала спорить.

Карл выглянул в коридор, позвал:

— Гюнтер, ты ещё жив?

Тот открыл дверь.

— Можно не мешать?.. — процедил сквозь зубы. Ему неприятно было видеть сияющее лицо Карла и рядом такую же радостную улыбку на устах Аннет. Почувствовал своё превосходство,

каким утешался во время спектаклей, когда входил в роль, а он и на самом деле вошёл в роль — размышлял о пьесе, и она все ещё стояла перед глазами. И сказал то, что думал, — ему было безразлично, как воспримут это Карл и Аннет, говорил не им, а будто в переполненный зал, даже всему человечеству: — Я только что понял… Да, эта мысль засела мне в мозг и представляться при явной парадоксальности единственно правильной… Все говорят, пишут, доказывают: настоящий талант неотделим от гуманизма. Глупости! Талант должен быть злым! Да, всем нам не хватает порядочной порции злости, злости совершенно определённой — вместе с талантом она будет бить в цель, уничтожать подлость и разрушать власть имущих и, главное, вдохновлять тех, кто идёт за талантом, кто сочувствует ему. Талантливый гуманист — вредный, он размягчает людей, убаюкивает, а злой и гневный — зовёт на баррикады!

— Однако же, — возразила Аннет, — гуманность совсем не исключает злобы. Она укрепляет ненависть к врагам человека, к тем, кто унижает его.

А Карл не выдержал и спросил ехидно:

— Не хочешь ли ты сам стать злым пророком человечества?

Гюнтер не воспринял ни возражения девушки, ни иронии Карла.

— Мы воспламеним человеческие сердца, и дай бог, чтобы пепел Клааса не развеялся ветром!

— Я всегда знал, что ты талант, — сказал Карл, — но не об этом сейчас разговор. Слушай внимательно, гений. Аннет едет с нами.

Гюнтер опустился с небес. Какая-то тень промелькнула на его лице, он переспросил:

— Фрейлейн Аннет? С нами?

— Сегодня ночью мы двинемся в Италию.

— Но почему в Италию? — не понял Гюнтер.

Карл рассказал, как Каммхубель разузнал о Пфердменгесе.

Гюнтер слушал внимательно, кивал головой, но никак не мог скрыть неудовольствия — этот Карл Хаген оказался болтуном, ещё двое узнали о цели их путешествия. Правда, Каммхубель — человек серьёзный, от него вряд ли стоит ждать каверзы, а племянница… обыкновенная девчонка, симпатичная, не возразишь, но чем красивее женщина, тем она непостижимей — от такой можно ждать любых выкрутасов.

Гюнтер вымученно улыбнулся.

— Я рад вашей компании, фрейлейн Каммхубель.

Стекло в машине опустили, и её продувало со всех сторон, но это не приносило желаемой прохлады. Особенно, когда ехали по извилистым горным дорогам, где сорок километров в час уже считалось лихачеством. Склоны, покрытые низкорослым кустарником и травой, казалось, раскалены жарой, над ними дрожал прозрачный горячий воздух, от перегретого асфальта горько пахло смолой — не верилось, что совсем недавно шоссе обступали зеленые альпийские луга, а от холодной воды горных ключей сводило рот.

Гюнтер глотнул из бутылки тепловатого лимонада, сплюнул с отвращением.

— В Терни остановимся на несколько минут возле какой-нибудь траттории, — предложил он. — Я умру, если не глотну воды со льдом.

В Рим приехали

поздно вечером, переночевали в дешёвом отёле на окраине и решили не задерживаться — удивительно, но решила так Аннет, хотя она раньше не бывала в древнем городе. И не потому, что ей не хотелось взойти на Капитолий или осмотреть Ватиканский музей, просто знала, что и Карл и Гюнтер мыслями давно уже в Ассизи — разве будешь со спокойной душой рассматривать интереснейшие руины, когда до места назначения осталось три часа езды?

Договорились остановиться в Риме на обратном пути. И вот их «фольксваген» поднимал пыль на древней умбрийской дороге.

За Терни шоссе постепенно выровнялось, теперь ехали по долине, изредка минуя села, местечки.

Ассизи увидели издалека — справа от дороги на высоком холме лепились один к одному, как игрушечные, домики, соборы — все это на фоне синего неба и рыжих, выжженных солнцем возвышенностей казалось нереальным, вымышленным; словно великан забавлялся в песке, нагрёб кучу, а потом налепил формочкой разные кубики и прямоугольники, провёл между ними линии, соорудив узкие улочки и площади.

Эта иллюзия сказочности не исчезала вплоть до последней минуты, пока не повернули на асфальтированную ленту, что вилась между склонами холмов и наконец привела их в Ассизи.

Гюнтер пристроился за туристским автобусом и не ошибся, потому что через несколько минут они стояли на центральной площади города: справа нижний собор Сан-Франческо с гробницей святого Франциска Ассизского, слева — монастырь, верхний собор Сан-Франческо с фресками Чимабуе, чуть дальше — женская обитель Сан-Домиано. Обо всем этом они узнали сразу после приезда: туристы высыпали из автобуса, и гид стал знакомить их с местными памятниками старины.

В Ассизи, как и в большинстве подобных итальянских городков, у которых есть свой знаменитый святой, или фонтаны, или собор с фресками Джотто, было несколько маленьких отелей, напоминавших скорее грязноватые и некомфортабельные меблированные комнаты. Один из них пристроился рядом с собором, и Карл предложил остановиться именно здесь. Это устраивало и Аннет, которая уже просматривала цветные проспекты у ближайшего киоска, и Гюнтера, который немедля занял место в гостиничной траттории и заказал бутылку холодного вина.

Карл тоже не отказался от стакана. Утолив жажду, спросил хозяина траттории об отце Людвиге Пфердменгесе и услышал в ответ, что тот знает такого важного священнослужителя, да и вообще, кто в Ассизи не знает отца Людвига, ибо в Ассизи каждый житель знает друг друга, а отца Пфердменгеса не знать просто невозможно.

Хозяин внезапно оборвал эту темпераментно произнесённую тираду, распахнул двери и, замахав руками прямо перед носом молодого послушника в чёрной сутане, остановил его и позвал Карла.

— Этому сеньору нужен отец Людвиг!.. — начал громко, почти на всю площадь, и Карл вынужден был оборвать его, пояснив, что на самом деле имеет личное дело к отцу Пфердменгесу, и не возьмёт ли послушник на себя труд показать ему, где тот живёт.

— Отец Людвиг отдыхают, — объяснил послушник, ощупывая Карла любопытными глазами. — Они встают в пять, потом молитва, кофе — раньше шести вас не примут.

— И где быть в шесть?

— Но мне нужно знать, хотя бы немного, по какому делу господин собирается беспокоить отца Людвига?