Широки Поля Елисейские
Шрифт:
Стоило нам приблизиться к переправе, как из орешника на нас мигом вылупилась жуткая тварь. Можно было уточнить, что вывалилась и бросилась, но на ходу она явно пыталась либо гипнотизировать, либо съесть нас оченятами - каждое с добрый половник. Общий вид тоже был жутковатый: широкое упитанное тело в редких клочках рыжеватой шерсти, когтистые лапы, длиннейший голый хвост со странным треугольником на конце, словно у ската, - и целых три усатых рыла, чьи разверстые пасти были утыканы острейшими зубами, а глазищи горели иззелена-аловатым огнем.
То явно был здешний вариант Кербера, трехглавого пса,
Только его мамочку, похоже, отоварил Чеширский кот.
– Без паники, - шёпотом предупредил меня Торригаль. - Сейчас я с ним поговорю.
Он наклонился к морде чудовищного кота и прошептал несколько слов, которые на слух состояли из одних числительных.
Кот склонил все три башки, улыбнулся от уха до уха, чем окончательно доконал мою психику, и пропустил нас обоих.
– До скорого, Катти Ши, - попрощался Тор, и мы ступили на мост: он впереди, я позади.
– Кто это был? - спросил я.
– Ты ведь понял. Если в деталях, то сын знаменитого Ирусана Кельтского, вернее - тройные сиамские близнецы. Тайцы верят, что души праведников, прежде чем попасть в рай, отдаются на хранение кошкам. Вот он и хранит.
– А как ты его уговорил меня пропустить?
– Напомнил о субординации. Он завладел тремя душами, тогда как я начал со ста; но у него были святые, а меня сделали тем, кто я есть, сплошные преступники. Хотя каждый человек - палка о двух концах, то же дышло: куда повернул, туда и вышло. Может быть, я ему польстил, а может - подал надежду, что ты вернёшься. Деваться-то ни тебе, ни ему некуда.
"Все там будем, - с ехидцей добавил я.
– Типа того".
Тем временем туман на противоположной стороне понемногу рассеивался. Выступали размытые силуэты пирамидальных деревьев и разветвлённых зданий, вставших на дыбы зверей, копий, пик и трефов - и тому подобная невнятица.
– Вот ведь ..., - пробормотал Торригаль с недовольной миной. В паузу легко вставлялось нечто матерное.
– Это ж нам Сконд открывается. Занесла нелёгкая. Ну, Кот, ну и хитрован. Я-то надеялся, что на Западе смогу тебе посодействовать хоть немного: твои обычно являются под вестфольдский заветный дуб или близ источника горячительной влаги рядом с Лутенией.
– Как раз посерёдке пограничной полосы, - продолжал он словно бы для себя одного.
– А вот это как раз неплохо. Пропихну парня сквозь кордоны, сам побреду в караван-сарай, чаю-кофию нахлебаюсь, а оттуда прямо домой.
– Почему мне с тобой нельзя? - спросил я.
– Не судьба, - ответил Торригаль веско. - Если свернуть с данного тебе пути, с самого начала дело не заладится. Мы, понимаешь, народ суеверный и рисковать большим из-за малого не желаем. Да к тому же: чем тебе не угодило самая цветущая земля Вертдома? Цветущая за исключением пустыни, ясное дело. Твои земляки там попадаются редко - сказываются стереотипы и предубеждения против ислама. Хотя мусульманство местными жителями понимается очень свободно.
– То есть?
– Оно такое, каким бы оно стало без крестовых походов, Чингисхана и гибели Великого Шёлкового Пути. А, может быть, и вообще не стало. Мудрым и великодушным победителем.
Я чуть напрягся от его рубленого стиля. Тем временем пейзаж прояснился окончательно.
Торригаль подтолкнул меня к ним и сказал:
– Один рутенец для Сконда. Без выправленных бумаг.
– Это к старшему, - деловито отметил один из юнцов. - Выправит. Но сами не забывайте, что диркам по-прежнему запрещено находиться в Сконде без казённой надобности.
Говорил он без акцента, можно сказать, в лучших традициях петербургского вещания, только чуть тянул гласные звуки: словно распевался перед выступлением.
– И такой приём после того, как я вербовал здесь ополченцев? - риторически спросил Торригаль. Я, однако, не заметил, чтобы он сильно возмутился.
– Защита побережья - дело государственное, то есть казённое, - возразил другой пограничник. - А тут личная надобность.
Этот чуточку окал - я бы определил какой-то северный говор, но фиг его знает, как тут со сторонами света.
– Да я не спорю, всё равно нет времени на разборки, - миролюбиво заключил мой спутник. - Нельзя так нельзя.
– Тор, так ты меня уже сейчас-с-бросишь? - В моём голосе, кажется, прозвучала лёгкая паника, потому что он, уже уходя, повернулся и ответил:
– Я ведь не одной болтовнёй тебя грузил. В тебя и подсказки загружены - вроде плавающих или ментального гида. Когда приспичит, всплывёт или найдётся само. Только ты всё равно не стесняйся, спрашивай побольше, тебе пока не стыдно слыть дураком и невеждой. Ибо ты таков и есть, и все остальные это знают. Как оперишься - спрос с тебя будет побольше.
А потом, насколько достало руки, подтолкнул меня вперёд - раньше, чем я уразумел, что такое "дирк".
3
Тот страж, который с оканьем, привёл меня к начальству, которое отличалось, в дополнение к усам, ещё и бородкой в духе д`Артаньяна. Зато на шлеме не было минихоругви - одна серебряная шишечка. Офицер любезно осведомился, как моё имя, кто я по батюшке, каким владею ремеслом (книжник) и ради чего я прибыл в их страну (ясное дело - странствовать), чтобы записать меня в документе. Результат, выраженный закорючками, мало похожими на кириллицу с глаголицей, читался как "Исидри ибн Юханна Рутейни Китабчи Ильгизар", и я поклялся себе, что никогда не стану предъявлять эту вереницу особей при знакомстве - во всяком случае, с представительницей прекрасного пола.
– Кстати, почему такая огласовка - "Исидри", а не "Исидоро" или "Исидро"? - спросил я.
– В Сконде немало морских людей, у них имена с конечным "о" женские, а мужские все с "и", - ответил офицер.
Также он посоветовал не объявлять себя ни преподавателем - "мударрас", ни торговцем - "тэгер", ибо это налагает обязанности, которые я, скорее всего, не захочу нести. (И звучит не очень, подумалось мне, особенно то, что вроде пидараса.) А вот если объявить себя знатоком книжной учёности и паломником по достопримечательностям - это вызовет уважение.