Широки Поля Елисейские

Мудрая Татьяна Алексеевна

За одним из столиков, придвинутых к стене, внезапно проявилось бледное пятно странных очертаний. Тройной силуэт: человек, ворон, сидящий на его перчатке, кот. По мере того, как я на него пялился, пятно разделялось, уточняло форму и объём. Костистый, узкоглазый и белый, как лунь, персонаж с длинными волосами. Пышный котяра сливочной масти - глаза, уши и кончик носа слегка отсвечивали розовым, что подразумевало эльфийскую примесь. А вороном была, натурально, Беатриса.

– Я ведь ничего райского не могу потреблять, - с неким смущением объяснил Белый.
– Меня

пришлые доброхоты кровью поят. Хоть и нужно-то не больше кофейной чашки в неделю, а вечно не хватает. От мало-мальских старожилов не годится, да они шутя запинать могут. Я ведь сугубое искажение человеческой природы, мне в раю вообще быть не полагается. Такую бездну света стригу не выдержать.

– Ага, стр-риг!
– возопила Биче.
– Др-ревний кр-ровопийца!

И чуть потише и с гордостью:

– Др-руг.

Кот не особо не комментировал этот выплеск чувств, но с его мнением я все равно бы не посчитался.

– Выходит, это ты к ним улетала?
– спросил я.

– Вер-рно, - ответила Биче и в подтверждение щёлкнула клювом.
– Не р-разлей-вода-пр-риятели.

– Ну тогда пожалуйста и с дорогой душой, - обратился я к вампиру.
– На брудершафт или как? Раз пошла такая пьянка... то есть комильфо такое, имени не требую. Как назовётесь, так и ладно. Хоть князем Дракулой.

– Янош, - представился он.
– По крайней мере, близко к цели. Белый Рыцарь Хуньяди, знаете.

– Янош, - повторил я.
– Мне что - горло подставить? Вроде бы слишком интимно.

– Опять же натощак голова закружится, - подумал он вслух.

– И тебе... вам как классическому вампиру не повредит, что я типа покойник?

– Все здесь мертвы, хоть кое-кто воображает себя живым, - ответил Янош философски.
– Парадокс Буратино: если я жив, то не мёртв, а если я мёртв и никто этого не видит через ящик, то теоретически жив.

– Ай, да охота вам обоим заморачиваться!
– воскликнул Шлёма.
– Подставить рюмку да чикнуть острым ножичком поперёк запястья, сам себе по жизни сколько раз делал. И Сливка тоже, - он с некоим смущением указал подбородком на кота.
– А что натощак - меньше будет сахара в анализе.

Я засучил левый манжет, ощущая нехилое дежавю. Лезвие деликатно прошлось чуть ниже ладони, редкие крупные капли стукнули в хрустальное стекло, точно дождь, - и всё прошло, как не бывало. Ни шрама, ни тошноты, ни, что самое интересное, головной боли. Она, оказывается, была постоянным фоном моего бытия в богоспасаемой Райчиновке.

Альбинос с наслаждением дегустировал напиток. Лицо его чуть зарумянилось, волосы потемнели, глаза перестали отсвечивать розовой изнанкой. Кот и ворона с умилением наблюдали за всей картиной. Трактирщик подхватился и убежал за кулисы, как он сказал - срочно возмещать мою кровопотерю. Вскоре оттуда потянулись маняще-дымные запахи, а чуть погодя - и сам Шлёма с огромной мисищей плова. Из золотистой рисовой массы торчали дольки чеснока, отлично пропечённого в собственной шкурке, ломтики тушёной моркови и чьи-то рёбра, условно от молочного барашка: я не захотел уточнять.

– А ловко у тебя стряпать

получилось - прямо как в сказке, - похвалил я, с присвистом наворачивая кушанье длинной ложкой.

– Мы рождены, шоб сказку сделать былью, - объяснил хозяин заведения.
– Ловко ухваченный полуфабрикат дожидался подходящего гостя: местные бараны не так уж и тупы, всюду бродят тесной компанией. Не волнуйтесь, они всамделишные, в отличие от остального корма.

– Да, вернёмся к нашим баранам. Вы все не скажете, отчего на улицах так мало животных - собак там, ящериц, кошек, - я сделал поклон в сторону Сливки.
– Птиц в небе, кроме Биче, - да и той не особенно видать.

– Очень просто: дети, - сказал Шлёма.
– Им негигиенично. Вот и вытравляют грязюку под корень. Всё, что не так и не туда шевелится.

– Но если вам ещё охота куда-то тащиться, чтобы увидеть фауну, а заодно и флору, - кстати подхватил рыцарь Янош, любуясь, как я облизываю ложку (сделать такое с пустой миской я постеснялся).
– Если не хочется навестить здешний сеновал с душистой соломой и подушками, набитыми гагачьим пухом. Тогда мы бы за компанию взяли и новичка - я и кот. Сквозь Сумеречный Лес пройти легко, но отыскать в чаще храм много труднее.

– Я видел золотые купола. Это настоящая церковь?
– спросил я.
– Меня учили, что в раю не должно быть трёх вещей. Пола - но лишь род. Семьи - потому что нет ни жён, ни мужей. И веры в Бога - ибо есть знание о Нём. А в Райчиновке всего этого в избытке.

– Вот и делайте вывод, - кратко произнёс Янош. Он упорно не хотел пользоваться моей слабостью и тыкать своего нового донора - врождённый аристократизм мешал.

Я кивнул: впервые за этот день мне стало интересно, а это, говоря по-простому, главный довод за то, чтобы влипнуть в очередную авантюру.

– Согласны? Тогда пойдём, - сказал он.
– Итак, вы, я, Сливка, Беата - хотя, нет, она полетит. Соломон?

– Нетушки, я, как всегда, останусь, - ответил тот.
– Подожду, в отличие от вас, более удобного момента. Я ведь к родным стенам не прикован, словно заурядное привидение: и меня к ним ни разу колом не пришпиливали, как некоторых. Тем более церковь и кабак - две стороны одного и того же бытия. Пускай уж без меня курят ладан и фимиам, глотают колёса Фортуны, геройски потребляют героин и опиваются народным опиумом. Куда мне? Я бедный простой еврей, и папа с мамой у меня были бедные евреи, и даже кошка, как в том анекдоте Льва Кассиля, - тоже еврей.

На последних словах загадочный Сливка сделал вид, что ухмыльнулся, а мы сделали Шлёме ручкой и выступили.

Лес начался сразу за порогом корчмы, словно и он ждал-дожидался подходящего момента. Густой, прохладный, тенистый - заметно было, что вампир облегчённо вздохнул и перестал щуриться, - и запахи здесь витали живые.

– Не то что деревенские ходячие и стоячие муляжи, - отметил Янош, резво двигаясь по тропе.
– Я и листву чувствую, как растёт, и всякую живность слышу, как она шуршит в траве, и птиц - они скрытно поют, но ведь у меня слух куда тоньше вашего, Исидор.