Широки Поля Елисейские
Шрифт:
– Пр-релесть, - согласилась Биче. И даже на хмурой кошачьей морде выразилось удовлетворение - может быть, наличием птиц, а также мышей в окружающей среде.
"Сливка что - немой?
– подумал я.
– Или так умён, что не говорит, пока нечего сказать по делу?"
Тут мы пришли. Очень даже просто.
Храм высился на широкой цветущей поляне и благодаря капризам здешнего пространства казался небольшим и вполне обозримым. На белокаменных стенах сплетались рукотворные виноградные лозы, обвивая усиками стрельчатый портал, жонглёры играли на псалтири и арфе, усатые и гривастые звери танцевали
Так и есть: на всех семи шпилях поместили скульптуры кошек или даже маленьких богинек Баст в горделивых позах. Я вновь опустил взгляд: икона изображала юную святую с головой, окружённой нимбом, и епископским посохом в руке. Тем жестом, полным одновременно властности и грации, каким Мария-Дева держит Спасителя, святая прижимала к высокой груди стройного рыжего котика. За плечом у неё рисовался важный котяра в мантии и клобуке, морда его была величественна и сурова.
– Святой Котофей Странноприимец и его супруга, великомученица Кошка Шрёдингера, трагически погибшие во время безответственного научного эксперимента, - объяснил Янош, плотно поддерживая меня за локоть.
– Нет, не нужно на них креститься, - остановил он мою руку, что механически поднялась на уровень левого плеча.
– Ненавижу то, на чём их распинали, - сказал некто за моей спиной.
– И колокольни - м-мой народ сбрасывали с колоколен каждую коронацию. И костры для кошачьего всесожжения. А потом неизбежно плодились крысы, наступала чума и уносила половину страны...
Я обернулся. То был юноша, высокий, белокурый и зеленоглазый, Биче уже оседлала его перчатку. Одеяние совсем простого покроя как-то сразу заставило меня почувствовать старомодность Яношева наряда и вычурность моего собственного.
– Терпеть не могу кошачьего акцента, - юноша улыбнулся, словно в том факте, что он вообще заговорил, не было ничего особенного.
– Собственно, эта церковь - моя. Войдём?
Внутри оказалось просторно - снова сработал эффект искажения масштабов. Высоченный свод густого изумрудного цвета, многоярусные паникадила, свечи в которых теплились оранжевым, ниша с книгой на подставке из дорогого дерева и пёстрый ковёр на полу.
– Двигайтесь аккуратно, Исидор, - предупредил меня юноша.
Ковёр оказался живым - то были сотни, может быть тысячи кошек, которые устилали пол истощёнными телами. Кажется, все они были целы - здешний мир не ведал смерти, - и во всяком случае, некоторые поднимали головки нам навстречу, а кое-кто пытался приветственно махнуть хвостом.
– Изгнанники. Здесь в каком-то смысле они все - о четырёх, шести, восьми и даже двух ногах. Им есть где приклонить голову, но мучает голод, - сказал мне Янош.
– Верховный Кот Эшу приходит сюда кормить. Нет, ни вы, ни я, никто другой того не сможет.
– Эшу?
– повторил я.
– Не Сливкой же меня, право, называть!
– отозвался юноша.
– Совсем не торжественно выйдет. Тем более имя, в отличие от клички, почти настоящее. В предыдущем воплощении я был горным львом и снова к тому стремлюсь: ибо какой солдат не хочет стать генералом, а кот -
Тут он сотворил нечто совсем чудное. Отодвинулся от нас обоих, сбросил с руки Биче, которая мигом взмыла к куполу. Стал на середину и поманил животных к себе. Их масса нахлынула волной со всех сторон, закрыв его от наших глаз.
А когда отхлынула - на полу не осталось даже крошки причастия.
– Не тревожьтесь, вернётся наш Гренуй-парфюмер, - утешил меня стриг.
– Биче за этим присмотрит. Она умница, её на всех хватает - и на вас, и на меня, и на него тоже. Только, сами понимаете, столько раз умирать - доля похуже, чем у козлов бога Тора, которых вечером съедали, а утром благословляли на жизнь ударом молота.
– Вот дрянь-то, - вздохнул я.
– Спрашивается, чей тут человечества сон золотой реализовался?
– Да всех, кто хочет и в потусторонней жизни устроиться уютно и беспроблемно, - ответил он.
– На Земле старались не грешить, поститься-плодиться-размножаться, бороться с неправдой, клеймить выродков и чуждые обычаи, обличать проступки ближних. У них вполне даже получалось, только зачем тащить на небо куцые принципы, которые работают лишь на земле, и то в их несовершенном представлении? То бишь даже на дольный мир влияют не особо?
– И что - неужели до сих пор нельзя было ничего поделать?
– Нам со старым иудеем - явно нет. Эшу - может быть, я не спрашивал, у него свои задачи. О, знаете, какие у него любимые стихи? Маяковская лесенка.
Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы
динамиту
– ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!
– По лесенке - на небо. А обратно?
– спросил я, уже догадываясь по аналогии.
– Говорят, что методом фигурально направленного взрыва, - ответил он.
– Вы понимаете, о чём это? Причём изменить здешнюю унылую картину может лишь недавний пришелец. Мы-то кое-как притерпелись, нашему сердцу уже не больно. А остальные...
Вампир неопределённо махнул изящной рукой.
– Те, кто ставит во главу угла личное удобство и комфорт, - хуже диких зверей и даже тупых скотов. Они не люди: им не свойственны ни дерзание, ни честь, и сама кровь в их жилах потускнела.
– Так дело лишь в том, чтобы мне захотеть?
– неведомый мне раньше азарт плеснул в моей собственной крови.
Он кивнул, Беатриче выразительно щёлкнула клювом.
– Тогда я хочу. Мёртвое - мёртвым, живое - живым! Да будет!
Белая Птица развернула крылья и каркнула во всё воронье горло. Рыжее и изумрудное взорвалось. Золото расплавилось и потекло с куполов, закрывая храм снаружи тончайшей радужной пеленой. Кошки под нашими ступнями сплотились ковром-самолётом...
– Почему-то думают, что рай - один-единственный, - чуточку безнадёжно говорил Вольф Асмодей, пока я собирал себя в кучку.
– Так ведь раёв много, прямо так и роятся, прости за неудачный каламбур. И все они чертовски скучны: стоит прочесть Мильтона или того же Данте Алигьери. Куда скучнее ада: коли посмотришь на него под другим углом - так это и есть самый всамделишный рай неописуемых возможностей.