Широки Поля Елисейские
Шрифт:
А заодно их протагониста.
Мой добрый знакомец как бы ничего и не делал. Обменивался с тем или иным дряхлым гостем несколькими фразами и коротким поцелуем и отходил в сторону, а тот ложился наземь, свернувшись уютно, как дитя в утробе матери, чуть вздрагивал и блаженно вытягивался в струнку.
Почти сразу являлись двое-трое младших, брали тело на широкую простынь и уносили. Главного обряда они или не совершали, или я просто не замечал: бывает, что изо всех по-настоящему видишь только одного.
Как-то неожиданно я обнаружил,
Да и от Фируза, когда он являлся домой, чтобы перекинуться с одним из нас несколькими словами, улыбнуться другому и надолго удалиться к себе, горьковато и зазывно пахло осенью - прелым листом, мороженой ягодой, талым снегом на траве, ледышками на поверхности ленивого ручья.
"Сохнет и вянет", - вспомнилась мне строка из сказки про эльфа-подменыша. Не дай боги - скукожится совсем.
Надо бы мне быть аккуратнее в мысленных выражениях, а то прилетит от него, вскользь подумал я. И ведь не боги, а тот Бог, который Всевышний, копошился в мыслях и всуе вертелся на языке.
И понял, что нет, не прилетит. Мне - уж точно.
Зато Мирру, с которой я мало-помалу сделался накоротке, успели разок протащить через подвальные красоты: весь следующий день доброхоты роились вокруг неё, тихо торжествующей, как двумя неделями раньше - вокруг меня самого.
– Ничего страшного, - ответила она моему немому взгляду. - Я и не боялась. А потом чувствуешь себя чище и сильнее - разве ты, мой брат Исидри, такого не ощутил?
Я с ней согласился и задним числом подумал, что прошёл тогда через подобие тюремной или армейской "прописки". Или через ритуал посвящения в полноправные члены команды, хотя о том вовсе не просил. Причём с вариациями и добавками, о которых ни одна здешняя девица и даже паренёк, похоже, не догадываются.
И снова я попал мимо цели. Однажды девочка меня попросила:
– Ты не поглядишь вместе со мной? Отец удалился вниз вместе с Раиат, а она совсем неумелая, и мне страшно. Уже третий час пошёл.
Раиат, или Райя, я её всё Раечкой кликал, - родилась от пришлой датчанки либо норвежки: белокурая, белокожая и вся как наливное яблоко. Короче, имела куда более славянскую внешность, чем любая настоящая славянка. Я ей симпатизировал и не слишком того стеснялся: твёрдо знал, что не укушу и не искушу. Потому как не имею на то права.
А тут такое! Раечка, по ходу, была не раз испытана, но ведь такое трепетное существо...
– Разумеется, - проговорил я и тут же спохватился.
– Но ведь не положено, наверное.
– Если через потайной глазок и не шуметь, то можно. Бывает, нарочно просят подстраховать. Ты сумеешь идти и говорить так, чтобы отцу не помешало?
"Вот бы ему в голове
По всему периметру главного подвального зала был ход - метра два вышиной и такой широкий, что проползти боком было без проблем.
– А можно ему такое - с девушкой?
– сдавленно говорил я, протискиваясь за Миррой.
– Интим, то, сё. Конечно, они там друг другу не цветочки дарят и не носами трутся, но всё-таки.
Она, кажется, вначале не понимала. Но потом тихонько рассмеялась:
– Да только так сойтись и можно, чтобы ни греха, ни его тени: Фируз-ини - убеждённый мужеложец и нас творит по чистому велению долга. Больше ведь некому, он здесь один в подобающем возрасте.
– Каком? - спросил я. Надеюсь, такое любопытство не наказуемо.
– Триста два года, - ответила она с долей гордости. Я решил было, что ослышался - на самом деле тридцать два, - но Мирра добавила:
– Зрелость мужчины его народа - двести лет или около того. Женщины - сто пятьдесят. Думаю, тебе бы любой сказал, если бы ты задал вопрос в уместное время и уместном месте.
Нынешнее место, во всяком случае, трудно было назвать подходящим. Я уже решил, что зазря оставлю здесь половину моей шкурки, когда моя спутница приникла к оконцу, откуда сочился тихий оранжевый свет, и довольно сказала:
– Молодец Райя, всё правильно делает. Красиво у неё получилось.
Я глянул в отверстие рядом - там было натуральное подобие бинокля, вроде бы даже с линзами.
Меня едва не разобрал смех: всё оказалось наоборот по сравнению с тем, что я себе представлял. Это было японское шибари с некими интересными дополнениями, однако в качестве живой скульптурной глины выступал сам Фируз.
Он был облачён в верёвочный доспех, сплошную пеньковую татуировку, которая срослась с телом, оставляя крайне мало нагих клочков и полный простор для воображения. О наручах, налядвенниках и набедренниках не говорю: даже чресла были обвиты фаллокриптом, соски окружены плоскими кольцами, волосы - аккуратно уложены в шлем или, пожалуй, сетку замужней дамы, только что не золотую и вовсе не тонкую. Между лопаток пролегала канатная дорога, соединяя фаллокрипт и петлю, что шла от затылка через всю нижнюю челюсть и закрывала низ лица, зарумянившегося уже совсем ненатурально.
А ещё из него, по всей видимости, пытались изобразить космонавта в скафандре, парящего в невесомости, или (что куда более соответствует времени) ангела с распростертыми крыльями, идущего на крутой таран планеты.
Я так загляделся, что позабыл про существование Райи. Но тут раздался её голосок:
– Сьёр мой отец, вы ведь можете издать стон, когда вам приестся. Или сжать кулаки: раз-два. Чем больше вы терпите, тем будет хуже выходить из стасиса. Я ведь вот-вот сама начну - у меня нервы куда слабее ваших.