Школа 1-4
Шрифт:
– Куда этого старостой, он же дурень полный!
– сипит старуха.
– Соседка я его, жисть рядом с ним прожила и большего дурака не видела! Помилуй, матушка!
Прочие покойники умолкают, припав к земле. Люба ощущает их единый, животных страх. Она смотрит на Жанну, та зло поджимает губы и отрицательно качает головой. Рука Любы сжимается, и старуху у каменного креста сметает вихрь темного пламени, разрывая ее гнилое тело на бешено выедаемые разложением части, которые обваливаются в листву.
– Гнилая молния, черный огнь, всесжигающий!
– слышится в толпе суеверный шепот, прерываемый всхлипываниями и дрожащим молитвами.
– Слава вечная!
– рявкает дед Григорий. И все подхватывают за
Вдруг ликование умолкает, и Любины подданные бесшумно растворяются, попрятавшись, словно развеянные осенним ветром, тем, навевающим грусть, что щербит по утрам брошенные посреди дорог лужи. На кладбищенской аллее появляются люди - несколько мужчин и женщина. На мужчинах похожие стеганные куртки темных цветов и сапоги, а женщина в осеннем пальто. Как раз, когда они выходят на аллею, сквозь листву пробиваются первые лучи солнца.
– Что, это опять они?
– испуганным шепотом спрашивает Люба у Наташи.
– Нет, это люди. И живые. Они идут из церкви, я слышу запах ладана. Это слуги Мертвого Бога.
Люди подходят совсем близко, и на какое-то мгновение кажется, что они так и пройдут мимо по усыпанной листьями и солнечными пятнами аллее, пройдут и покинут кладбище, чтобы не возвратиться сюда никогда.
– Пойдем с нами, девочка, - вдруг обращается к Наташе женщина, остановившись, словно что-то вспомнив.
– Сотворим молитву, покаемся в грехах наших.
– У меня нет грехов, - нараспев отвечает Наташа.
– Разве?
– насмешливо не соглашается женщина.
– А я по глазам твоим вижу, что ты - маленькая грешница. Что, к примеру, делаешь ты на кладбище, так рано? И что это за книжка?
– Я иду в школу, - застенчиво лжет Наташа.
– А это - учебник, и яблоко на завтрак.
– Яблоко на завтрак!
– умиленно восклицает женщина.
– Какая прелесть! Пойдем с нами, девочка, мы проводим тебя до школы.
– Я и сама дойду.
– Пойдем, пойдем, - ласково говорит женщина, беря Наташу за руку.
– Не надо противиться.
Наташа заметно бледнеет, Люба замечает нечто странное у нее в глазах.
– Послушайте, - вмешивается Жанна.
– Может, вы оставите девочку в покое?
– А вам, товарищ Петухова, - серьезно оборачивается к ней женщина.
– Я бы посоветовала обдумать свое поведение. В свете сегодняшней обстановки в мире.
– Что, война началась?
– Еще нет, - женщина уклончиво опускает веки.
– Но все может случиться.
– Люба, - сдавленно говорит Наташа. Она хочет что-то добавить, но не может. И тут Люба узнает женщину, хотя та совершенно изменила свою внешность, одно только невозможно было скрыть - тень червоточины на нижнем веке, тень зрачка, утекшего в небытие. Со вскриком Люба отступает на шаг в сторону, сердце неистово колотится в ней, как прорвавшийся из шланга родничок.
– Эта девочка, - говорит женщина в наступившей тишине, после того, как пахнущее мертвой листвой кладбище будто провалилось сквозь слух Любы невесть куда, может быть, туда, где оно и находится на самом деле, - эта девочка, - говорит она, показывая своим спутникам Наташу, - и есть та самая, о которой дух святой говорил нам.
Слова женщины падают медленно, как капли, ветер плавно течет по Любиному лицу, и она понимает великую силу Мертвого Бога - власть над временем.
– Эта та, о которой святой дух сказал: вот, ребенок придет к вам, возьмите его, отведите в храм и положите на алтарь, - губы говорящей шевелились медленно, словно водоросли под водой.
– Она как Ева несет яблоко искушения в руке, она сама есть искушение, ибо полна запретного знания с самого своего появления на свет. Взгляните на нее, разве не есть она сама невинность и чистота, вызывающие
Гнетущий душу кошмар снова приходит к Любе, стискивает ей грудь, она снова видит в руке у женщины нож, лезвие его светло и остро, и никакая плоть не может противиться ему, он войдет с болью и трепещущим, вечно замершим на последней ноте страхом, о, всегда прямо в сердце входишь ты, холодный небесный огонь!
5. Зеркало пустоты
"И тогда показал мне Господь Бог Свое лицо. Но не было это лицом человека. И я скажу вам, что я видел в глазах Его. Я видел смерть в Его глазах."
Свет, Глава 8.
– Ты, пусти ее... тварь!
– вскрикивает Люба каким-то незнакомым самой себе, пронзительным голосом, и кидается к женщине, которая молниеносно отскакивает в сторону, бросая Наташу и отмахнувшись по воздуху ножом. Один мужчина схватывает Любу за руку, чтобы удержать на месте, другие вынимают из карманов пистолеты, и тут мертвые, воя от бешеной злобы, кидаются на них со всех сторон.
Бой получается коротким, но очень кровавым. Воинов Мертвого Бога разрывают на куски, даже того, который схватил Любу, хотя Жанна сразу после нападения мертвецов в упор простреливает ему голову, так что мозг с кровью валится несчастной девочке на вздернутое лицо. Мужчина падает назад, увлекая Любу за собой, и испуганный крик ее заглушает свирепое рычание Алексея Яковлевича, что наваливается и терзает старческими когтями бездыханное тело. Женщина, оставив совершенно обезумевшую от ужаса Наташу потерянно сидеть на земле, сама отступает по аллее, резко остановившись, чтобы рассечь ножом грудь кинувшемуся на нее кучерявому парню, уклоняется от его падающего тела и на миг замирает, обернувшись к Любе. Черная волна с привкусом крови приносит Любе ее хриплый, шипящий голос.
– Посмотришь, маленькая гадость, теперь будет война. Мертвые убили живых. Теперь будет война. Хозяин разрушит твое царство. Хозяин убьет тебя, если ты не снимешь свое кольцо.
Саша Коньков, вооруженный ржавым шестом, отодранным от могильной ограды, прыгает на женщину из кустов, целясь ей своею рогатиной в живот. Женщина отшатывается и рассекает Конькову ножом лицо. Удар рогатины приходится в асфальт, мелькает искра. Неожиданно страшным ударом локтя женщина сбивает Конькова с ног. Осколок гранитного креста, пущенный жилистой рукой деда Григория, ушибает ее в плечо, и женщина оставляет свою жертву, поворачивается и нападает на нового врага. Дед Григорий коряво изворачивается, хрипло выдыхая могильную сырость и наотмашь бьет одноглазую куском ограды, попадая в грудь. Пошатнувшись от удара, та промахивается ножом, отсекая Григорию только клок седой бороды. С неожиданной сноровкой дед наносит второй удар, которым мог бы завалить лошадь, но одноглазая откидывается телом назад с кошачьей сноровкой и ныряет под Григория, нож входит деду в живот, выбивая изо рта его не то скрип, не то стрекочущий кашель, и тут, пока женщина еще не успевает разогнуться, ей в спину вонзается заточенный упрямым временем железный кол, брошенный Севрюгиным со страшной, китобойной силой. Удар гарпуна сбивает одноглазую с ног, и Севрюгин налетает на нее, с хрустом вбивая колено в оскаленное лицо. Она хрипит, с трудом поворачиваясь под Севрюгиным и царапая его лезвием в бок, он бьет ее кулаком в лицо, раз, второй, третий, звук ударов глух и жуток, словно кулак врезается в сырую глину, и каждый раз слышно, что женщина еще жива, злобно, пузырясь, выходит воздух из ее разбитых клыков, пока наконец нажатием всего тела Севрюгин не вгоняет в нее кол так, что острие его, покрытое темной жижей, вылазит через грудь, и тогда она замирает в неподвижности, остановив взгляд на повисшем низко за кронами деревьев солнцем, впившись в него единственным глазом навсегда.