Школа двойников

Баконина Марианна Станиславовна

– Двойника? – машинально переспросила Лизавета. Это редкое в общем-то слово она слышала слишком часто. И слово теперь казалось ей зловещим. От него веяло замогильным холодом. Лизавета почувствовала, что у нее леденеют ладони. – Он так и сказал – «двойника»?

– Вот, вот… Ленка молчит, а я и ляпни, что Ленка лучший мастер по портретному гриму в городе, кого хочешь «сделает». Тут продюсер как крыльями захлопает, как закричит, что Леночка – именно тот человек, которого он всю жизнь ищет…

Марина замолчала, часто моргая глазами. Потом спросила:

– Значит, это он…

– Да не знаю я, –

Лизавета старалась говорить как можно убедительнее, – и никто не знает. Ведь ни милиция, ни кто другой толком Леночку и не искали. Муж даже не знал, в какую командировку она уехала, мы только вчера Новоситцева нашли. Понимаешь? – с напором спросила Лизавета.

– Ага, – многозначительно согласилась Марина, а Лизавета продолжала:

– Я не знаю, но все может быть. Постарайся вспомнить дословно, о чем дальше шла речь. Только точно. – Марина послушно кивнула. – Это очень важно, для Леночки прежде всего.

– Сейчас, погоди. – Марина смяла окурок в пепельнице и прикрыла рукой глаза. – Он сказал: «Вы тот самый человек, которого я давно ищу!» Леночка промолчала, нам этот продюсер вообще не нравился. Тогда он повторил: «У меня для вас есть работа, хорошая, денежная». – Марина остановилась и облизнула пересохшие губы. – Я не могу ручаться, что повторяю дословно, но смысл был такой. Леночка ответила, мол, денежная работа понятие растяжимое и все зависит от того, что надо делать. Он сказал: «Конечно, конечно, договоримся», – и ушел.

– Это все? – Лизавета пристально смотрела на гримершу.

– Все… – Та опять потянулась к сигаретам. – Вроде все…

– Видишь, мы не знаем, что случилось. А чтобы Леночке не повредить, надо действовать очень осторожно. И никто ни о чем не должен знать. Тут все зависит о тебя… Ты, по сути, видела ее последней.

– Я понимаю…

– И еще вопрос. Что он сказал, когда уезжал с Леночкой? Они когда уехали?

– Часа через два после этого разговора. Что он говорил? Да ничего, я его и не видела. Леночка прибежала, засобиралась, все повторяла, что такая халтура бывает раз в жизни. Видно, он ей что-то пообещал. Я согласилась ее отпустить. Там и работы оставалось всего ничего – актрису попудрить…

– Больше тебе этот продюсер не звонил? – Лизавета старалась не упустить ни одной подробности. Марина отрицательно покачала головой:

– Нет, и вообще он «продюсер» только по названию, нас Новоситцев нанимал.

– Как ты думаешь, сколько он ей заплатил?

– Не знаю. – Марина сделала большие глаза. – Честно не знаю. Тут как кто договорится. Я даже не представляю, сколько Леночке платил Новоситцев! – Лизавета была убеждена, что гримерша говорит правду: западная манера хранить в секрете собственные гонорары прижилась у нас на удивление быстро.

– Вроде все. Ты понимаешь, что если кто-то узнает о нашем разговоре, то этот продюсер уйдет в подполье и мы ничего не выясним про Леночку?

– Понимаю, что я – маленькая? – возмутилась Марина.

– Все зависит от тебя – никому, ни одной живой душе!

Люди любят, когда от них зависит «все», и Марина охотно согласилась хранить тайну, даже от соседок по гримерке.

– Ясно. Значит, договорились – никому…

– Да что ты, как рыба… – На том они и распрощались. Но Лизавета знала, что о командировке в Выборг

и отъезде Леночки с продюсером Новоситцева в гримерке и костюмерной узнают практически немедленно. Иначе на телевидении не бывает. Здесь секрет – это то, о чем рассказывают не всем подряд, а только десятку особо близких друзей. Зато была надежда, что каждого посвященного Марина предупредит и до продюсера разговоры не долетят. А остальные – пусть болтают. Телевидение – это на семьдесят восемь процентов слухи и сплетни.

Проводив Марину, Лизавета осталась в кабинете одна – вернее, наедине с угрызениями совести. Не прошло и двадцати четырех часов, как она дала слово не заниматься всяческими расследованиями. Сие «чудище зубасто» терзало ее довольно сильно, и она утешила себя в стиле Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом позже». Лизавете нравился придуманный героиней «Унесенных ветром» способ вступать в сделку с собственной совестью. Сама Скарлетт ей тоже нравилась. Чуть ли не первая героиня-одиночка… Эгоистка, умевшая сражаться за жизнь, свою и близких, пуская в ход зубы, ногти и кремниевые ружья… Ее оружием были кокетство и ложь. Но она же и доказала: отчаянная жажда жизни, приправленная не менее отчаянным себялюбием, – вовсе не отрицательные качества.

Пишущая домохозяйка Маргарет Митчелл нанесла сокрушительный удар по ханжеским идеалам: любить жизнь не стыдно. Только те, кто любят жизнь, могут выжить при любых обстоятельствах. И выживают, и помогают выжить другим.

Лизавета еще раз повторила заветные слова «Я подумаю об этом позже» и стала собираться домой.

ДАЙ СПИСАТЬ

На столе в кабинете Саши Маневича стоял красивый новый диктофон, его гордость и радость. Мощная машинка, которая могла ловить звук даже через карман куртки. Лизвета и Саша только что отслушали полную запись весьма плодотворной беседы.

Свой разговор с продюсером Новоситцева Саша Маневич записал на диктофон, потому что у него не было другого выхода. Он хотел иметь в руках материальный итог беседы, которой добился с таким трудом. Сначала Саша, позвонив по телефону, попытался сразу же договориться о съемках. Он пространно рассуждал о технологии предвыборной борьбы, о том, как важно именно сейчас рассказать зрителям о роли выборных организаторов-профессионалов, об имиджмейкерах, а лучший пример – именно его собеседник, Олег Целуев.

Целуев стойко сопротивлялся. Прямо как боец из маки – так французские партизаны отбивались от вопросов гестаповцев.

– Представляешь, изображал из себя идейного борца с телевидением и притворялся, что не выносит даже вида камеры! – Саша уже полчаса расписывал Лизавете, с каким трудом он пробился к этому человеку. – Делал вид, что общение с прессой вызывает у него аллергию.

Саше это показалось подозрительным. Лизавете тоже. Такая камеробоязнь для этой публики вообще-то не типична. Торговцы воздухом, а политическая реклама – призрачный товар, обычно рады-радешеньки заполучить бесплатный эфир, рады хоть как-то засветиться на телевидении или в газетах. Господин Целуев отстаивал свое право на приватный бизнес с яростью хорька, попавшего в капкан. Лапу собственную отгрыз бы, лишь бы отделаться. Саша гордо выпрямился: