Школа в Кармартене
Шрифт:
– Ну, это… – сказал Мерлин. – Мода ведь может поменяться. На тип захоронения. Пока суд да дело. Да. А что это с деревом было?
– Ну, тоже день рождения, только мы показали совершеннолетие, когда подросток в первобытном обществе проходит испытание. Могли привязать к дереву в лесу до рассвета, или послать в одиночку на медведя, или отправить добывать что-нибудь редкое… ну, чтобы молодой человек подтвердил звание взрослого.
– Вот это верно. Молодежь, ее нужно держать в руках, – обрадовался Мерлин. – Устраивать им испытания разные, трудности… да хоть просто мелкие пакости!.. Находить для этого время. Юных членов общества, их нужно не забывать стращать и запугивать. Дело трудное, неблагодарное, но… приносит свои плоды. А куда
Все переглянулись. Понятие отгадал Гвидион, но он не играл этот кон, просто шел мимо. Выходит, шарф не доставался никому.
Таким образом Мерлин, страшно довольный, получил назад свой шарф.
– Так-то, – сказал он неизвестно к чему и ушел.
После экскурсии по Уайтхоллу Ллевелис не заговаривал с Гвидионом ни о чем, связанном с фармакологией, химией, металлами и лабораторными работами: он его берег. Все было ясно как Божий день: они видели не что иное, как убийство человека и травлю людей собаками, Змейку, видимо, все это было не в диковинку, так как он не повел и бровью, напротив – все время поддерживал лорда-протектора, самым буквальным образом поддерживал – под руку. В общем и целом, это не оставляло радужных надежд на то, что Змейк вдруг расправит крылья и из противной гусеницы превратится в неземной красоты бабочку. Но по закаменевшим в упрямстве чертам лица Гвидиона легко было определить, что он, с его крепкими представлениями о том, что такое преданность учителю, никогда не признает этого вслух. Около трех дней Ллевелис ходил вокруг Гвидиона на цыпочках и, если кто-нибудь заходил пообщаться, немедля утаскивал его за дверь и там объяснял, что Гвидиону нужен покой. Наконец, видя, что Гвидион уже порозовел и перестал надолго задумываться в промежуточной позе – не донеся чашки до губ или чулка до босой ноги, Ллевелис решил приступить к нему со словами утешения.
– Ты вот что: не беспокойся ни о чем.
Гвидион посмотрел на него с интересом.
– Смотри: тебе сколько осталось этих понедельников у Змейка? Четыре, от силы пять. И все! И с твоей стороны вся лояльность соблюдена! Посещать ты посещал, все перед ним реверансы делал исправно, годичный спецкурс отработал… дождь, снег, чума, холера, – ты все со спринцовкой и хинином в самом эпицентре бедствия, так сказать, – возле Змейка. К тебе никаких претензий. Придется потерпеть, конечно, зато потом… «дорогой учитель, не смею отнимать вашего времени», – и рванешь от него со скоростью ветра. И так он целый год тебе отравил, куда еще? А потом заведете с Мак Кехтом стадо овец прямо в школе, будете их наблюдать… Ну? Хочешь, я помогу тебе с заданиями? – ляпнул Ллевелис, не подумав. – Ну, может, не с заданиями, а чай принесу из кухни. А хочешь какао? Ты, главное, потерпи, ведь совсем чуть-чуть осталось!..
– Да, – радостно-мечтательно согласился Гвидион. – Если я выдержу еще одиннадцать курсов, я буду первым учеником Тарквиния Змейка за последние триста лет.
Дело шло к экзаменам, и по школе распространялась обычная предэкзаменационная суета. Первому курсу задано было написать астрономический трактат в стихах. Стихи проверял Мак Кархи, а астрономию – Мэлдун. Семикурсники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии, наткнулись в одном из слоев на очки Мерлина. Мерлин подошел, протер свои очки, удовлетворенно насадил их на нос, проставил всем практику по археологии и велел все закапывать. Седьмой курс долго еще после этого спорил, ко времени какого римского императора принадлежал слой, в котором нашлись очки.
МакКольм, долгое время неизвестно что себе думавший, порядком набычившись, подошел однажды к Финтану и с места в карьер сказал:
– Во время тектонического сдвига четыре миллиона лет назад, когда образовалось русло Аска.
– Что? – спросил Финтан.
– Край камня был отбит в результате того тектонического сдвига, – терпеливо повторил МакКольм. –
– Я пока еще ничему не училвас, Фингалл, – с расстановкой сказал Финтан. – А что, хорошо Георга помнит?..
– Отлично помнит, – с жаром подтвердил шотландец. – И надеется как-нибудь хорошенько его споткнуть… если выпадет удобный случай.
– Да, ошибся, признаю, – сказал Финтан. – Редкий случай злопамятности.
– Ну, так я теперь вроде как у вас в учении? – сурово уточнил Фингалл, который за весь последний месяц, как ни бился, ни на йоту не продвинулся в английском.
…Словом, у всех хватало дел к тому времени, когда в школу пришло распоряжение Министерства о закрытии школы.
Распоряжение о закрытии школы выглядело как обычная гербовая бумага с печатью. В ней не было сказано ни слова о Змейке, но, тем не менее, глаза всех здравомыслящих людей обратились немедленно на него. Он как раз стоял неподвижно под сводами галереи, поставив правую ногу на низенькую скамеечку. Вокруг суетились хлебопечки, которые снимали с него мерку для обуви.
– А теперь, Тарквиний, вы отчитаетесь на педсовете о вашей работе с комиссией, – ядовито сказал Курои. – Видимо, это была большая и трудная работа.
– Позвольте я лучше сделаю на заседании научный доклад на тему «Об умственной деятельности Курои, сына Дайре», – не менее учтиво ответил Змейк, снимая ногу со скамейки.
Начались крики. Вдруг, посреди всеобщей сумятицы, Мерлин хлопнул себя по лбу.
– Можете топтать меня ногами! – заявил он. – Ничего, что я старейший преподаватель школы, не стесняйтесь. Где только была моя голова! Ведь триста пятьдесят лет у меня вылетал из поля зрения один простой очевидный факт! Собираем педсовет. Через три дня, на заре, все как один, в тронном зале!.. То есть не в тронном, а в этом… где изразцы починки требуют… где гобелены пятьсот лет не стираны… ну, вы меня поняли. Ай-яй-яй, какой стыд!.. Тарквиний, но вы-то как могли?.. Ведь я-то считал вас образцом… всего на свете! Пойдемте, у меня к вам серьезный разговор. Вон там, за углом. Да, и то, что вы шьете обувь дорожную, – это очень правильно. Вот эта вот обувь вам очень скоро пригодится.
Таким образом внеочередной педсовет был назначен на 14 мая, старый праздник начала лета, – именно на тот день, когда профессор Курои традиционно сражался с чудовищем.
– И вы приходите, – настойчиво сказал Мерлин Курои. – Не беспокойтесь вы об этом вашем чудовище. Я найду кому его препоручить. Вы куда нужней на педсовете, поверьте мне.
Курои был очень доволен. Собственно, он догадывался, что на замену ему будет послан Гвин-ап-Нудд, который страдал от подобного же циклического мифа, только со своим собственным чудовищем ему приходилось встречаться каждый год в начале января. «Одним чудовищем больше, одним меньше… ну что, в самом деле, считаться по мелочам?» – пробурчал Курои и позволил Мерлину уладить это дело. Он и сам чувствовал, что предпочитает сидеть на педсовете, где будет разбираться предательство Змейка, чем тыкать в это время клинком в омерзительную пасть.
…Зловещим, но, по крайней мере, недвусмысленным знаком всем собравшимся показалось то, что Змейк на этот педсовет не пришел.
Мерлин, видя, что никто другой не берет слова, начал все-таки речь:
– Я вот хочу, кстати, сказать о Тарквинии. Привыкли чуть что все на Тарквиния вешать. Все время слышишь о нем какую-то ерунду: и Кромвелю-то он служил, и Лукрецию изнасиловал…
В дальнем углу завозился Морган:
– Э-э, позвольте… Лукрецию, если я не ошибаюсь, это все-таки не наш Тарквиний?.. – громким шепотом спросил он Финтана.