Школа в Кармартене
Шрифт:
Это был высший балл.
– Если вы будете каждый раз задавать мне столько вопросов по самым сокровенным областям знания, Афарви, то рано или поздно вы уподобитесь великому императору Юань-ди, – решительно сказал Сюань-цзан, поднимаясь с земли и сворачивая свою бамбуковую циновку.
– А что этот император? – полюбопытствовал Афарви, понимая, что уподобиться императору Юань-ди можно по разным признакам. Его устраивало уподобление как по мудрости, так и по добродетели.
– Он мертв, – преспокойно ответил Сюань-цзан. –
Тут ученики с удивлением увидели, что у ступеней башни Сюань-цзана плещется вода, – хотя до сегодняшнего дня они свободно подходили к ней посуху, – и самое главное, что возле ступеней покачивается ладья с носом в виде головы дракона. Они вошли в нее, и дракон сам собой направил свой нос к востоку и заскользил через озеро на другой, цветущий берег.
– Как досадно, что мы не можем полюбоваться цветами лотоса, – с сожалением заметил Сюань-цзан. – Они растут здесь в изобилии, да только у нас сейчас решительно нет досуга и есть, так сказать, определенная цель. Как писал Цюй Юань в одном из своих цы, «всей душою стремлюсь я в тот край, где цилини щебечут в ветвях».
– С чего бы Цюй Юаню писать в жанре цы? Ведь этот жанр вошел в обиход только в эпоху сунских императоров, когда Цюй Юань уже давно был легендой! – сказал Эльвин. – Разве не было бы уместней ему воспользоваться формой шихуа?
– С чего бы цилиням щебетать? – сдвинула брови Тангвен. – Ведь цилинь – это носорог!
– Да, действительно. Я, верно, ошибся, – беспечно рассмеялся Сюань-цзан.
Лодка-дракон причалила к яшмовым ступеням, выходящим прямо из воды. Удивительные цветы и деревья цвели над озером. Все четверо поднялись и прошли в старинные ворота, на которых красовались парные надписи дуйлянь. «На Цзинхэ, где простор голубой, угасает и тонет закат», – продекламировал Сюань-цзан первую из надписей. «Мы далёко заплыли с тобой, хорошо бы вернуться назад», – пробурчала Тангвен, даже и не думая читать вторую дуйлянь, но все же вошла вслед за всеми в беседку. Внутри беседка была отделана просто и вместе с тем с необыкновенным вкусом. Разные оттенки коричневого и зеленого радовали глаз. У входа росло коричное дерево. Под деревом на столике лежала цитра и стоял прибор для письма. Внутри Сюань-цзан расположился в свободной позе, повел рукою вокруг и сказал:
– Ну вот. Это и есть павильон Яшмовых стрекоз, или беседка Созерцания цветов стрелолиста. Хотите чаю?
– Но как мы здесь оказались? – спросил Афарви.
– Ну, нам ведь нужно где-то проводить спецкурс, – убедительно сказал Сюань-цзан. – Нам нужно какое-то место с жаровней, с тонкой бумагой на окнах, с каллиграфией Ван Вэя на стенах и живописью в жанре «цветы и птицы», с феями-прислужницами… – словом, хижина отшельника в горах.
– Вы что-то путаете, – сказал Афарви. – Хижина отшельника в горах вовсе не такова, и каллиграфия Ван Вэя не сочетается с живописью в жанре «цветы
Сюань-цзан рассмеялся, закрыв лицо рукавом.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда я скажу вам начистоту. Я немножко поколдовал тут. Вас это устроит?
– Меня никак не устроит наставник, который в профиль так сильно похож на лису, – сказал Афарви.
Сюань-цзан рассмеялся еще громче.
– А вы не очень-то вежливы, – заметил он. – Ну ладно, ваша взяла. Я не ваш наставник.
– Я понял это сразу. Еще когда вы грозились прибить меня за то, что я задаю слишком много вопросов. Мой наставник никогда не сделал бы этого. Он любил, когда я задаю вопросы.
– Но он оставил меня за себя, – сказал лис-оборотень, [41] тут же на глазах превращаясь в красивого и изящного молодого человека. – Правда, он не просил меня принимать его облик, – хихикнул лис, – но просил занять вас до его возвращения. Ведь мы с ним большие друзья, хоть я и оборотень, так сказать, по рождению и воспитанию.
В это мгновение на порог беседки ступил Сюань-цзан.
– Ваши ученики – настоящие дьяволы, – пожаловался оборотень. – Сразу взяли меня за горло, крыли так и сяк и обзывали лисицей.
41
В китайской традиции лисы – высшие существа, духи, стоящие на лестнице перевоплощений выше человека.
– Зачем же нужно было притворяться? – упрекнул его Сюань-цзан. – Сказали бы: так и так, я Ху Юань-мэй, третий в роду Шусяньских лис.
– После этого от меня бы и костей не нашли, – шутливо пожаловался Юань-мэй, поглядывая на студентов как бы с опаской.
– А для чего было насмешничать и проверять наши познания путем таких немилосердных уловок? – в свою очередь, упрекнула его Тангвен. – Пусть мы и не преуспели в учении, но зачем же насмехаться?..
– Ах, барышня, – отвечал оборотень, смеясь, – одним цилинем больше на ветвях, одним цилинем меньше… я думаю, небесная лазурь не потускнеет только от того лишь, что в ней споет свою простую песнь какой-нибудь цилинь.
– Позвольте спросить у вас, господин Ху, – набравшись смелости, сказал Афарви. – Видите ли, дело в том, что у нас здесь есть преподаватель… одной с вами породы. Он даже ведет у нас спецкурс в этом семестре. Вы не встречались с ним? А если да, то как он вам показался?..
– Я удостоился чести беседовать с ним мимоходом, – с улыбкой молвил лис, – и могу так вам сказать: мой досточтимый собрат, конечно, обладает самым полным букетом добродетелей, один лишь за ним водится грешок: уж больно он любит таскать кур и жрать их. Нет для него более высокого наслаждения в жизни. Задушит – и жрать. Что же до вашего покорного слуги, то я нахожу неизмеримо большее наслаждение в поэзии, в игре на цитре, в шашечной партии. С юности балуюсь каллиграфией и – уж вы простите – люблю создать одну-другую оригинальную вещицу без помощи прикосновений рук.