Школьные годы чудесные
Шрифт:
— До урока пять минут, пошли быстрей! — сказал я.
— Первый Макс Иваныч стоит, можно не торопиться, — заметил Андрэ.
В школе нас ждал сюрприз. Вывесили постоянное расписание уроков. И, в этой связи, на сегодняшний день все уроки поменялись. Первым вместо истории, поставили химию.
Мы рванулись к кабинету Калошиной. Чуть-чуть не опоздали, влетев в кабинет буквально за минуту до звонка.
По дороге на урок я отстал, потянул Комара за рукав, вполголоса, чтобы не услышал Мишаня, поинтересовался:
— Андрэ! А что Сова такой мрачный?
Иногда
Андрей хотел мне ответить, но посмотрел ему в спину, помрачнел и отмахнулся:
— Давай потом, Тоха!
Татьяна Федоровна, она же Молекула, чем-то напоминавшая сейчас нахохлившегося воробья, стоя у доски, молча кивнула на наши приветствия, когда мы зашли в класс. Вообще здороваться голосом с учениками у неё привычки не было. Только кивок.
— Домашнее задание, как я понимаю, спрашивать бесполезно? — ехидно-мрачно уточнила она. — Хороший подарок вам Малевская сделала, сменив расписание.
— Ладно, — великодушно махнула она рукой. — Сидите тихо, буду до ваших отсутствующих мозгов доносить новую тему. А если кто-то хоть слово скажет, устроим лабораторную работу! Всем ясно?
Я огляделся. Светка сидела впереди, вполне нормальная. Никаких происшествий, по крайней мере по её внешнему облику, у неё не наблюдалось. Она вроде даже улыбалась. И совсем не натянуто, а обычно.
Химия — штука интересная, думал я поначалу. Особенно ограниченная, пардон, органическая. Я даже полагал, что она будет мне полезной с точки зрения моих способностей, как та же самая биология. Увы, ни в строении аминокислот, ни нуклеотидов и прочих там углеводов и углеводородов, я покамест пользы для себя не увидел. Поэтому стал относиться к этому предмету как ко всем прочим, вроде алгебры, истории, обществоведения, даже ранее любимой мной литературы.
Нет, я исправно переписывал учебный материал с доски, решал задачи, контрольные, даже домашнюю работу делал — сам! всё сам! — во многом благодаря теперешним способностям.
Но мне было просто не интересно.
На следующий урок — алгебру — Светка пришла в класс после звонка, опередив Наташку буквально на минуту. Обстоятельно пообщаться не удалось. Я её пытался отыскать на перемене, но безуспешно.
— Ты где была? — вполголоса поинтересовался я у неё.
— Дела были, — скупо ответила она.
— А утром, почему на стадион не пришла?
— Проспала.
Она повернулась ко мне, напрочь игнорируя Наташку, улыбнулась мне, так что у меня ёкнуло сердце, и сказала:
— Давай попозже, Антон. Хорошо? После уроков.
Я только и смог сделать, что кивнуть ей в ответ. У неё ж глаза, как два омута, в которых я немедленно утонул.
Наталья Михайловна отметила нашу пикировку, но ничего не сказала, только вздохнула.
После этого весь урок ни меня, ни Светку она не спрашивала. Зато по полной программе досталось Мишке, которого она вызвала к доске. Мой приятель попытался отвертеться, мол, расписание поменяли, готовился совершенно к другому уроку, к следующему дню и
На перемене после второго урока я наскоро проглотил завтрак — макароны с тонкой половинкой кружка любительской колбасы, булочкой и чаем, совершенно не почувствовав вкуса.
В коридоре у дверей библиотеки меня остановила Верка Подгорина.
— Антон, подожди! — она ухватила меня двумя пальчиками за рукав и застенчиво потупилась, когда я встал рядом.
— Что, Вер? — спросил я.
— Ты про нас с Герой никому не говорил?
Я улыбнулся:
— Нет, Верунчик, не говорил. И даже не планировал.
— И Савину?
— И Савину. И Комарову, — и съязвил. — И даже любимой мамочке!
— Спасибо, — она благодарно посмотрела на меня. — А хочешь, я тебе Дюма дам почитать? Или Жюль Верна? Или сам выберешь. Покопаешься в закрытом фонде?
— Хочу, конечно! — я и не думал отказываться. В закрытом фонде хранились дефицитные книги, которые учителям-то давались «со скрипом», а уж учащимся — никогда!
— Он хороший, правда! — вдруг быстро-быстро проговорила Верка. — У него раньше голова просто сильно болела. А сейчас он даже курить бросает и совсем уже не пьет.
Я кивнул. Потом посмотрел на часы.
— Пойдём на урок! А то время уже.
Зазвенел звонок.
— Я подойду. А ты иди… — кивнула Верка.
Вот говорят, не поминай, мол, чёрта всуе… Мимо прошёл Енкелевич (ну, столовая же рядом с библиотекой!), поздоровался со мной, равнодушно глянул на Верку, кивнул ей чуть ли не одними глазами. Она в его сторону даже не посмотрела. Конспираторы, блин! Наверное, я с минуту стоял с открытым ртом.
Астрономию с тощей, как вобла, но добродушной Галиной Семеновной, а после и русский с литературой, совсем не обращая внимание на Лавруху, я еле высидел, чувствуя себя как на иголках.
Всё это время моя любимая садистка Светлана сидела со мной рядом, как ни в чём не бывало. Она улыбалась, отвечала на вопросы, что-то даже говорила. Пару раз спросила линейку отчертить поля в тетради по литературе. Со стороны, могу поспорить, никто и подумать не мог, что в отношениях у нас что-то поменялось.
Только я чувствовал растущую с её стороны вширь колючую полосу равнодушного отчуждения между нами.
В конце последнего, пятого урока Светлана обратилась ко мне, пустив в голос капельку тепла:
— Всё по плану? Сейчас идём ко мне?
— Ты не сказала, что случилось, — ответил я.
— Это не имеет значения, — буркнула она, не глядя на меня. — Так мы идём или нет?
Вопрос прозвучал с каким-то надрывом.
— Идём! — согласился я.
На ступенях Светлана протянула мне портфель. Я взял. Спускаясь со ступеней, мне словно ожгло спину. Я обернулся. В дверях стояли мои друзья-одноклассники. Андрюха улыбался, а вот Мишка смотрел на меня как-то непонятно, то ли с жалостью, то ли с тоской, или вообще, словно хотел что-то сказать.