Школьный бунтарь
Шрифт:
— Их нарисовал мой отец. Еще до моего рождения, — говорит Алекс у меня за спиной.
— А где он сейчас? — После душераздирающей истории о самоубийстве его матери я почти боюсь спрашивать.
Алекс хмыкает.
— Кто его знает. Наверное, в тюрьме. Он сбежал от нас сразу после рождения Бена. Я его почти не помню. Его никогда не было рядом.
Я провожу пальцами по ближайшему рисунку, тяжелая печаль врезается в меня. Мой отец всегда был рядом, несмотря ни на что. Я не могу себе представить, каково было бы расти без него. Не зная, что он всегда прикрывает мне спину.
— Не многие
— Его единственным настоящим талантом было подводить людей. Я его почти не помню. Смотрю на эти рисунки и вижу ее, а не его.
— Ты скучаешь по ней, — тихо говорю я.
Алекс отвечает, понизив голос, прижимая руку к своей груди, приглушенно, как будто боится, что кто-то из жестокого, сурового внешнего мира может услышать, как он признается в своей единственной слабости.
— Иногда я так скучаю по ней, что забываю, как дышать, черт возьми.
Глава 28.
У меня было много девушек, которые хотели потусоваться в трейлере, но я никогда не пускал их внутрь. Никогда никому даже не давал свой адрес, поэтому присутствие кого-то здесь ощущается странно. Монти пришел сюда вместе со мной в тот день, когда отдал мне ключи, но в остальном я оберегал это место. Тихое. Уединенное. Моё.
Сильвер ходит по кухне, открывает ящики, достает из буфета кружки, наливает воду в чайник и заправляет фильтр для кофе, а я прислоняюсь к кухонной стене, наблюдая за ней как ястреб, грызя ноготь большого пальца. Она выглядит так, будто принадлежит этому месту. Понятия не имеет, где что находится, но выглядит так чертовски правильно, роясь в моих вещах на кухне, что каждый удар моего сердца ощущается тяжелым и чертовски болезненным.
Это так чертовски запутанно.
Я так яростно охранял это место, что не знаю, что делать теперь, когда она здесь, и хочу, чтобы она осталась. Сильвер налила мне кофе, насыпала в кружку четыре чайные ложки сахара, добавила немного молока и протянула мне.
— Спасибо. — Господи, даже сказать ей гребаное спасибо кажется странным. Мне приходилось так упорно бороться, чтобы заработать или добиться чего-то в этой жизни, что обычно очень неохотно проявляю вежливость, когда все-таки добиваюсь своего. Я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то делал что-то настолько простое, как приготовление кофе, и благодарность, которую я испытываю, очень искренняя. Нелепо, но не знаю, как с этим справиться.
Я вздрагиваю, когда делаю глоток кофе, делая вид, что не замечаю, насколько он сладкий. Никогда не говорил ей, что просто нервничал в закусочной у озера; я высыпал эти пакеты в свою чашку, потому что мне просто нужно было чем-то занять руки. Вообще-то я люблю простой черный кофе, но это не имеет значения. Выпью всю жидкость до последней капли в этой чашке, потому что Сильвер, бл*дь, сделала ее для меня.
До сих пор все было нормально. Если не скажу ей что-нибудь в ближайшее время, это будет странно, а я не хочу портить все то время, которое мы проведем вместе сегодня вечером.
— Ты читал его, — бросает она, прежде чем я успеваю открыть рот. — Письмо. А теперь ты думаешь, что я испорчена, и хочешь обменять меня на менее сломанную модель.
Я выгибаю бровь, глядя на нее.
— Ты действительно думаешь, что я это собирался сказать?
Она слабо улыбается.
— Ну, не знаю. Возможно. Большинство парней пробежали бы милю…
— Парни, с которыми ты имела дело, очевидно, отвратительные куски дерьма, Сильвер. Такой парень, как Джейк, наверняка сбежал бы. Я совсем не похож на него. Ты ведь это знаешь, да? — Если нет, то это на хрен опустошит меня. У нас никогда ничего не получится, если она этого не знает.
— Конечно, знаю. Ты не мог бы быть более непохожим на него, даже если бы он попытался. Наверное, я просто... боюсь. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне и видел то уродство, о котором написала в этом письме.
— Сильвер, когда я думаю о тебе, то вижу девушку, которая разделась для меня в хижине и свела меня с ума. Это все, что я видел в тот момент, и точка. Ты даже не представляешь, как это было чертовски горячо. Это будет выжжено в моем мозгу до конца гребаных времен, так что тебе не нужно беспокоиться об этом.
Она грустно улыбается, глядя в свою кофейную кружку.
— Но? — говорит она. — Похоже, где-то здесь есть одно «но».
— Никаких «но». Это все. Я думаю, что ты чертовски сексуальна, и это никогда не изменится.
Она смотрит на меня, и голубизна ее глаз ясна и прозрачна, как озеро Кушман.
— И... ты не думаешь, что это была моя вина? Из-за того, что я сама пошла туда с Джейком? Ты не думаешь, что сама подтолкнула их?
Я вдруг чувствую, что весь горю. Гнев бурлит у меня в животе.
— Нет. Черт возьми, нет. Никогда так не думай. Если кто-то тебе это сказал, я их на хрен уничтожу. — Она тихо смеется, не обращая внимания на мои слова. Сильвер понятия не имеет, насколько серьезен. — Я провожу много времени со многими опасными людьми, Сильвер. Я могу похоронить Джейка на склоне горы меньше, чем за три часа, и они никогда не найдут тело. Если ты говоришь, что не хочешь прибегать к насилию, то все нормально. Я буду уважать это. Но никогда не буду судить, если ты скажешь мне, что хочешь, чтобы ему причинили такую же боль, как тебе. Все, что тебе нужно сделать, это сказать слово, и все будет сделано.
Сильвер словно съеживается, плечи округляются, она так крепко сжимает чашку с кофе, что костяшки пальцев белеют. С минуту она молча смотрит на край кофейного столика, и я позволяю ей подумать. Знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она сразу же отвергнет это предложение. Но я все равно хочу дать ей понять, что это реальный вариант.
— И что бы ты сделал? — тихо спрашивает она.
— Ты уже знаешь ответ на этот вопрос. — Она видит это по моим глазам. Знает, что я бы уже расчленил этих ублюдков и выбросил их искалеченные трупы в океан. У меня не было бы никакой гребаной жалости.