Школьный год Марины Петровой
Шрифт:
Мальчики вышли на улицу. Какой дождь! Льёт прямо как из ведра!
— Подождём здесь, — сказал Лёня и стал под навес.
— Стой-ка, — сказал Коля; он распахнул пальтишко и сунул под него скрипку.
— Да, она дождя не любит, — сказал Лёня.
Он почему-то совсем не удивился поступку друга.
42. Отметки
Галя играла в начале второго отделения. Она сыграла, как всегда, очень хорошо. Марина слышала, как хвалили её взрослые, и радовалась за подругу.
После
Скрипка в руках у Нины звучала так поэтично и своеобразно, что это почувствовали даже малыши. Нине долго хлопали, хотя это не полагалось на школьных концертах. Нина улыбалась и кивала чёрной головкой.
— Концерт окончен, — сказал Семён Ильич, оборачиваясь к публике. — Прошу, товарищи, не дожидаться отметок. Дети узнают их в классах… Ребятки, по домам, по домам!
Семён Ильич говорил это после каждого концерта, и почти всегда его не слушались. Всем не терпелось узнать оценку комиссии — взрослым, может быть, больше, чем детям. А дети рады были после волнений концерта поделиться впечатлениями и пошуметь немного в приёмной.
Марина и Галя грызли яблоки и, сидя на скамейке, болтали ногами, как маленькие.
— Тебе, наверно, пять, — говорила Марина, — а мне, скорей всего, четыре или четыре с плюсом. Знаешь, я ведь в одном аккорде сфальшивила, а в «Прялке» чуть не спуталась! Пальцы бегут-бегут, невозможно остановиться — и, чувствую, сейчас собьюсь!
— Нет, ты хорошо сыграла. А у меня, знаешь, вторая вариация не очень хорошо получилась — ты заметила? Вдруг ля спустилось — что тут делать? Хорошо, что к самому концу. А перед третьей вариацией мне Алексей Степаныч настроил.
— Галя, а как ты думаешь, почему приходил этот мальчик?
— Какой мальчик?
— Ну, этот, Коля Гриненко. Знаешь, Галя, тут, по-моему, не обошлось без Алексея Степаныча. Он что-то с ним говорил после первого отделения.
— Да зачем Алексею Степанычу этот Коля? Вот не понимаю! — удивлённо сказала Галя.
— Ну, как ты не понимаешь, ведь он — Лёнин товарищ.
Галя покачала головой.
— Уж этот Алексей Степаныч! — сказала она покровительственным тоном, как будто она была взрослой, а её учитель — мальчишкой.
— Идут! — закричала Шура, вбегая в приёмную.
Двери зала открылись, и оттуда вышел Семён Ильич. В руке у него был мелко исписанный листок.
Семёна Ильича сейчас же обступили со всех сторон дети и взрослые.
— Дети, — сказал Семён Ильич, оглядев столпившихся вокруг него ребят, — я должен вас предупредить, что оценки в этом году будут очень строгие, гораздо более строгие, чем раньше. Пятёрку мы будем ставить лишь за безукоризненное исполнение. А некоторые из вас лентяйничают и думают всё взять своими способностями. Вот Витя Григорьев например, сыграл неплохо, но ведь это очень лёгкая для него вещь, а более трудную он поленился выучить. Или Лёня Гаврилов — пропустил
Семён Ильич поискал глазами Лёню и, не найдя его, поднёс к глазам листок и начал читать:
— «Боря Астахов — четыре с плюсом. Наташа Бовицына — четыре с минусом. Митя Васильев — три с плюсом…»
— Ой, какие отметки! — не выдержав, шепнула Шура.
На неё зашикали. Все боялись пропустить кого-нибудь.
Оценки были, правда, невысокие: «чистой» пятёрки не получил никто. Самой высокой оценкой оказалась пятёрка с минусом, и её получили четыре ученика: один маленький мальчик из первого класса — тот самый, чья игра понравилась Коле Гриненко, шестиклассница — китаянка Нина Ли и две девочки из пятого класса: Галя Бармина и Марина Петрова.
43. После концерта
— Ну что ж, Марина, ты довольна? Или тебя смущает минус? — спросил Алексей Степаныч Марину на первом после концерта уроке.
— Немножко смущает, Алексей Степаныч, — созналась Марина.
— Ты играла хорошо, — сказал Алексей Степаныч. — Молодец! Но хотелось бы ещё немного больше жизни и движения в музыке. И потом, Марина, я хотел бы уже услышать в твоём исполнении не только меня, твоего учителя, а ещё и тебя самоё, Марину Петрову. Понятно? Не очень? Ну, потом поймёшь… Так вот что, Марина, серьёзной пьесы ко второму школьному концерту я тебе пока не дам — подберу через некоторое время…
— А концерт? Алексей Степаныч, ведь Лёня уже сыграл его!
— Погоди, погоди с концертом. Будет и концерт.
И Алексей Степаныч, словно не замечая огорчения Марины, стал перебирать на столе ноты.
— Вот тебе замечательная пьеса, — сказал он, подавая Марине написанный от руки нотный листок. — Её написал один совсем ещё молодой советский композитор, мой друг. Эта пьеса ещё не напечатана, ты первая будешь её играть, и он придёт слушать тебя. Гордись этим!.. А вот пьеса…
Алексей Степаныч заговорщически оглянулся вокруг. В классе, кроме него и Марины, никого не было.
— Эту пьесу мы с тобой будем готовить сверх программы, — сказал он, — сверх всякого плана, понятно? Это будет наша с тобой тайна. Смотри не болтай никому. Если сыграешь её по-настоящему — знаешь, какая это будет наша с тобой победа!
Марина раскрыла ноты и вся вспыхнула.
— Алексей Степаныч!.. — только и могла сказать она.
— Что, испугалась? — усмехнулся учитель.
— Алексей Степаныч, ведь это Катя Зейчук играла! Ка-тя! На отчётном концерте в Большом зале консерватории!
— Вот и тебе бы неплохо там сыграть, — сказал Алексей Степаныч. — Ну, прячь, прячь и никому не показывай. Заниматься этой пьесой будем сверх программы, — так что про этюды и про гаммы не забывай. Ступай себе домой — вон консерватория идёт.
Действительно, в класс входили Сашенька и Оля — неразлучные малыши с игрушечными скрипочками в руках.