Школония

Мирай Медина

Я медленно откатывался назад, и столь же медленно ко мне приближался Данил.

– Я, значит, спас тебя, принес сюда, подлечил твои раны, одолжил свою одежду, а ты!..

– Данил! – София встала между нами и развела руки в стороны. – Ты говорил о денежном вознаграждении прямо при Марке. Это обидно.

– Что? – Данил был искренне удивлен.

– София права, – присоединился Рома, – ты говорил так, словно Марк не человек, а потерявшийся велосипед, который нужно вернуть хозяину.

Я ослабил хватку. Слова ребят настолько растрогали меня,

что на глаза навернулись слезы. Они поняли меня без слов.

– Ну ладно, – сдался Данил, покачиваясь на пятках, – я, наверное, был неправ. А теперь отдавай газету, если хочешь вернуться домой.

Я протянул ему помятую газету, и он вырвал ее из моих рук, затем снова раскрыл в нужном месте и сказал:

– Я знаю, где эта улица. Отведу его домой. Начинайте прощаться. – Он облокотился о спинку моего кресла. Кисть руки оказалась возле моего лица, и я заметил на запястье серебряные часы с потрескавшимся стеклом.

Прощание длилось недолго. Все-таки мы знали друг друга всего пару дней – слишком мало, чтобы разводить сопли и говорить какие-то трогательные слова. Рома просто улыбнулся и помахал рукой, а София еще долго смотрела вслед нам с Данилом, когда мы уже отдалялись от заброшенного здания.

Как оказалось, пристанище бездомных детей находилось на окраине города. Жилых домов здесь было мало, людей тоже. Идеальное место для укрытия преступных группировок. И почему эти дети выбрали именно такое место?

Мы вышли на широкую главную улицу – видимо, потому что она была полностью заасфальтирована, в отличие от других. Некоторые прохожие оглядывались на нас, явно узнав во мне мальчика из местной газеты. Перешептывались. Наверное, прикидывали, сколько отец заплатит Данилу за меня.

Наверняка ничего достойного папа дать не сможет. Жили мы небогато. Почти все деньги уходили на зарплату Аниты. Интересно, почему нельзя было найти сиделку дешевле?

Если подумать, отец никогда не рассказывал, откуда берет средства. Они просто появлялись. Да, он уходил рано утром, приходил поздно вечером, значит, работал и зарабатывал деньги. Но почему, как бы мы ни были близки, он всегда избегал этой темы? Может, он стесняется своей работы? В какой-то момент я решил, что папа работает в пекарне, потому что от него иногда пахло свежеиспеченным кукурузным хлебом.

Данил всю дорогу хранил молчание. Мне было немного некомфортно рядом с ним, потому что я до сих пор не понимал его отношения ко мне.

Мы свернули за угол.

Знакомые дома, за которыми я столько лет наблюдал, запоминая их вид до мельчайших деталей. А вот и тот самый забор – забор моего двора.

Неужели я дома?

Прошел ровно день, а ощущение, что целая вечность. И как же радостно было находиться рядом с калиткой и с трепетом ждать, когда она отворится. Я снова окажусь в своем любимом дворе, в котором еще вчера сидел с опущенными на траву босыми ногами в надежде, что смогу что-то ощутить.

От радости и сумасшедшего ожидания я даже позабыл обо всех странностях, что происходили между мной и Данилом.

Но

он, кажется, катил кресло все медленнее и медленнее. Зачем-то оттягивал до невозможности тот момент, когда мы окажемся у самой калитки, чтобы позвонить в звонок. Что бы он там ни задумывал, это произошло.

Сердце вырывалось из груди от волнения. Входная дверь открылась, и я услышал знакомое шарканье тапочек, по которому уже успел соскучиться. Данил, увидевший, что происходит за забором, отшатнулся. Глаза его расширились, он едва заметно приоткрыл рот в намерении что-то сказать и даже, как мне показалось, дернулся в сторону, будто собираясь сбежать.

Шарканье ног резко оборвалось.

– Ты? – услышал я изумленный голос отца. – Что ты здесь делаешь?

Данил немного помолчал. Прищурился и мрачно ответил:

– Кажется, вы кого-то потеряли?

Недолгая пауза прервалась новой чередой шагов за забором, на этот раз быстрых. Замок калитки щелкнул, и передо мной предстал изумленный напуганный папа, который широко раскрытыми глазами смотрел на меня сверху вниз и, кажется, не верил своему счастью.

– Марк! – воскликнул он с нежностью в голосе и набросился на меня с объятиями. – Как же я рад, что ты жив!

Чувствуя, как отец дрожит, крепко сжимая меня в объятиях, я невольно подумал, каким эгоистом был, когда сбегал. Я и представить не мог, что меня ждет, едва не погиб и, если бы не объявление, еще нескоро смог бы вернуться домой. Сбежал, даже не подумав об отце, о том, какие страшные, сводящие с ума мысли могут поселиться в голове отца. В мире за пределами дома за каждым углом могла поджидать опасность. Тем более одинокого ребенка. Тем более инвалида.

Да, в душе я все же знал, что ко мне нельзя относиться так же, как к здоровым людям. Однако банде, избившей меня, это не помешало. От досады и дикого желания быть как все я прятал эту мысль куда-то глубоко, надеясь избавиться от нее совсем.

– Где ты его нашел? – спросил отец, едва найдя силы, чтобы оторваться от меня.

Я пристально посмотрел на Данила, пытаясь мысленно внушить ему: «Пожалуйста, не рассказывай о ШМИТ. Ни о чем не рассказывай!»

Но Данил мысль явно не уловил и выпалил:

– На него напали, едва не убили, ногу подпалили, но я нашел его покалеченным возле мусорных баков, принес к себе, и вот, сегодня утром увидел объявление в газете и решил вернуть его домой.

Спасибо, Данил. Спасибо тебе огромное.

Я вздрогнул, когда папа впился в меня своим взглядом, который я называл «глаза навыкате от волнения и бешенства». В принципе, так это на самом деле и выглядело. В какой-то миг я даже обрадовался, что не умею говорить, а потому не смогу поведать папе обо всех ужасах, которые перенес. И, конечно же, не смогу рассказать о той счастливой боли, которую причинил мне тот преступник, хотя след от нее все же остался.

– Ты спас моего сына, – обратился папа к Данилу. – Что я могу для тебя сделать? Проси что хочешь. Я сделаю все, что в моих силах.