Шкура льва
Шрифт:
Лорд Остермор от души выругался.
— Для подобного преступления существует наказание.
— Увы, милорд, для джентльмена с положением вашего сына существует и путь избежать оного, даже если б я решилась на то, чего, как он знает, я никогда не сделаю: выставила бы свой позор напоказ в тщетной попытке добиться справедливости.
Граф снова выругался.
— Он будет наказан! — решительно заявил Остермор.
— Несомненно. И Бог будет тому свидетель, — сказала Гортензия полным веры дрожащим голосом.
Глаза милорда выразили его сомнение в божественном
— Я отрекусь от этого пса. Ему никогда более не войти в мой дом. Тебе же не будет напоминаться о том, что здесь произошло. Господи! А ты оказалась умна. Так разгадать его! — вскричал Остермор в порыве восхищения проницательностью воспитанницы. — Господи, дитя мое! Тебе следует стать адвокатом! Адвокатом!
— Скорее, это относится к мистеру Кэриллу… — начала Гортензия, но все остальное сказанное ей граф пропустил мимо своих ушей, внезапно вернувшись к своим страхам при упоминании имени этого джентльмена.
— Мистер Кэрилл! Боже упаси! Что его удерживает? — воскликнул он. — Могут ли они… могут ли…
Но тут открылась дверь, и в сопровождении хозяйки вошел мистер Кэрилл. Оба повернулись к нему.
— Итак? — промолвил его светлость. — Они ничего не нашли?
Мистер Кэрилл приблизился легкой, изящной походкой, облаченный в столь мастерски восстановленную Ледюком одежду, что никому и в голову бы не пришло предположить всю суровость осмотра, которому она подверглась.
— Поскольку я здесь, и притом один, ваша светлость может заключить именно так. Мистер Грин готовится к отъезду. Он чувствует себя униженным. Мне почти жаль мистера Грина. По природе я благожелателен. Я обещал направить жалобу милорду Картерету. Таким образом, надеюсь, с этим покончено.
— И что же, сэр? — промолвил его светлость. — И что же, письма у вас нет?
Мистер Кэрилл бросил быстрый взгляд через плечо на дверь. Он осторожно подмигнул графу.
— А ваша светлость ожидает письма? — спросил он. — Серьезная причина, чтобы принять меня за курьера. Полагаю, здесь какая-то ошибка.
Граф Остермор пребывал в недоумении.
Мистер Кэрилл с поклоном повернулся к даме. Затем он обвел рукой холмы.
— Прекрасный вид, — непринужденно заметил он. — Я сохраню милые воспоминания о Мэйдстоуне. — Взгляд девушки похолодел. Имел ли он в виду только ландшафт? По его тону догадаться было невозможно.
— Но только не я, сэр, — отозвалась Гортензия. — Я всегда буду думать о нем с горящими щеками, да разве еще с благодарностью за вашу спасительную проницательность.
— Довольно, умоляю вас. Эта тема слишком болезненна для вас, чтобы углубляться в нее. Позвольте призвать вас забыть о ней. Я уже так и сделал.
— Как это обходительно с вашей стороны.
— А я и есть сама обходительность, — скромно сообщил ей он.
Его светлость заговорил об отъезде, снова предложив мистеру Кэриллу доставить его в город в своей карете. Тем временем сам мистер Кэрилл повел себя весьма странно. Он на цыпочках приближался к двери вдоль стены, находясь вне поля видимости, раскрывавшегося из замочной скважины. Достигнув двери, он резко
Вскоре граф Остермор со своей подопечной и мистер Кэрилл со слугой тронулись в путь. Мистер Кэрилл устроился в карете его светлости, а Ледюк следовал за нею в хозяйской.
Прошло около часа с наступления сумерек, когда они достигли Кройдона, маленькой деревушки, белевшей под полной луной, парившей в спокойном, чистом небе. Его светлость поклялся, что в эту ночь не сделает ни шагу дальше. Путешествие утомило его; действительно, последние несколько миль пути он дремал в углу кареты, всякие разговоры в которой прекратились задолго до этого, ибо стоили слишком больших усилий на дороге, постоянно трясшей и подбрасывавшей путников. К тому же, карета милорда была старомодного образца с рессорами, весьма далекими от желаемых для транспортировки дворянина.
Они остановились в «Колоколе». Его светлость заказал ужин и пригласил мистера Кэрилла разделить его, а пока приготовлялась пища, погрузился в беспокойную дрему в лучшем кресле гостиной.
Мисс Уинтроп тем временем вышла прогуляться в сад. Спокойствие и аромат ночи манили ее. Погруженная в раздумья, она прохаживалась по газону. Но вскоре ее одиночество было нарушено появлением мистера Кэрилла. Он также испытывал потребность поразмышлять в умиротворенной ночи. Заметив Гортензию, мистер Кэрилл хотел было удалиться, но, разгадав его намерение, она подозвала его к себе. Кэрилл подошел с готовностью. И, хотя он стоял теперь перед девушкой, приняв позу вежливого почтения, она была в замешательстве, не зная точно, что должна сказать ему или, скорее, какие слова ей следует употребить. Наконец с нервическим полусмешком она начала:
— Я по природе очень любопытна, сэр.
— Я уже распознал в вас исключительную женщину, — тихо заметил он.
Гортензия на мгновение задумалась.
— Вы что, никогда не бываете серьезным? — спросила она его.
— А это чего-нибудь стоит? — отпарировал он. — Разве это весело — быть серьезным?
— А разве в жизни нет ничего, кроме веселья?
— О да, конечно, есть, однако нет ничего более важного. Я знаю, что говорю. Дар смеха — для меня спасение.
— Отчего, сэр?
— Ах, ну кто же в этом признается? Моя история и воспитание таковы, что я, если бы склонил перед вами голову, стал бы самым мрачным и меланхоличным человеком из всех, кто вступил в этот мрачный и меланхоличный мир. К настоящему времени я мог бы найти собственное существование нестерпимым и — кто знает? — положить ему конец. Однако у меня хватает мудрости предпочесть смех. Человечество представляет собой усладительное зрелище, если мы только обладаем способностью наблюдать за ним бесстрастно. Такую способность я и развил в себе. Практика наблюдения за корчами человеческого червя имеет то преимущество, что, наблюдая, мы забываем корчиться сами.