Шмуц
Шрифт:
Рабочий стол Рейзл находится в коридоре, недалеко от женского туалета. Иногда ребецин проходит мимо, кивая Рейзл, но всегда молча. Однако сегодня Рейзл сказали отнести еженедельный отчет по инвойсам лично ребецин.
По дороге в кабинет Рейзл проходит через длинный коридор, полный мужчин и женщин, занятых установкой или починкой драгоценных камней. Стойки продавцов целиком занимают один из этажей здания. За рядами покрытых стеклом витрин, где располагаются готовые товары, за обыкновенными столами сидят продавцы. Свет ламп на тонких ножках льется на пальцы женщин, нанизывающих жемчуг на нити, и мужчин, вставляющих в оправу бриллианты, – мужчин,
Раз в неделю вооруженный охранник сопровождает ее по дороге в банк. Она сутулится, плечо оттягивает сумка, которую ребецин крепко прижимает к себе, стараясь укрыть от охранника. Даже ему она не доверяет.
Единственная драгоценность в сумке Рейзл – ноутбук, приятно и волнительно тяжелый. Она опасается оставлять его на рабочем месте, даже когда идет в туалет или выполняет какое-то поручение ребецин. Она быстро проходит мимо продавцов, всегда вежлива, с неизменным ответом на все вопросы.
– Вус махсти, Рейзл?
– Барух а-Шем.
Слава Б-гу.
– Как мама поживает?
– Барух а-Шем.
– А папа как?
– Барух а-Шем.
– А братья?
– Барух а-Шем.
– А сестра?
– Барух а-Шем.
Возможно, муж ребецин и правда не был раввином. Может, он и вовсе не был праведником. Единственное его наследие, в котором можно не сомневаться, – его амбиции. Рейзл слышала, что, когда они много лет назад начали свое дело, ребецин сама нанизывала жемчуг на нить, но потом ее муж сдал каморку, рядом с ее, субарендатору, потом сделал то же самое с каморкой с другой стороны и так далее, пока они не заняли весь этаж, а вскоре и все здание. К чему беспокоиться о международной торговле, революции в Южной Африке, шахтах в странах, в которые они никогда не поедут, колебаниях валюты, о том, что носить на себе драгоценные камни опасно? Зачем, когда можно собирать аренду? Старые кирпичные здания Манхэттена – вот бриллианты ребецин.
Дверь в офис открыта, но Рейзл все равно стучится и ждет, чтобы ее пригласили войти. Ребецин молча принимает ее отчет, слегка прищуриваясь, и небрежно кидает его на стол.
Ребецин очень строго и хорошо одета. У нее на шее жемчужные бусы в три нити, с самыми большими жемчужинами, что Рейзл доводилось видеть. Пусть они и красивы, ребецин они не украшают – от их блеска ее зубы кажутся еще желтее, чем есть на самом деле.
Она вечно щурится. Даже глядя прямо на Рейзл. Рейзл чувствует себя как под лупой, сырой и неотполированной, как жемчужины, которые когда-то нанизывала ребецин.
– Покрутись, – говорит она.
– Вус?
Ребецин – строгая начальница. Это всем известно. Что Рейзл сделала не так? Что она упустила? За что ее ругают?
– Покрутись, шейне мейделе, – снова говорит ребецин, на этот раз
Медленно, не отрывая взгляда от своих носков, делающих круг по ковру, как стрелки часов, Рейзл разворачивается.
– Хорошо, – говорит ребецин, когда Рейзл снова встает лицом к ней. – Все инвойсы выплачены?
– Йа, ребецин.
– Тебе показывали дебиторскую задолженность? Бухгалтерские книги? Ты читала выписку из банка?
Это ловушка? Она провинилась, что-то сделала не так?
– Найн, – отвечает Рейзл.
Ребецин с отвращением качает головой.
– Сихер ништ! – говорит она и повторяет по-английски: – Конечно, нет! С чего бы это им учить тебя чему-то полезному?
Она протягивает бумаги Рейзл, будто бумаги – это продолжение ее руки, зовущей Рейзл. Она держит их двумя пальцами, указательным и большим с блестящим бриллиантовым кольцом. Рейзл никогда не видела кольца на большом пальце.
– Я тебя научу. Ты быстро все поймешь. Бери стул, садись, – она кивает в сторону небольшого деревянного стола в углу и стоящего рядом пластикового раскладного стула. Сегодня у ассистентки выходной.
Хлипкий стул с легкостью переносится к большому столу, и, когда Рейзл его опускает, ребецин пододвигает его как можно ближе к собственному, тонкий пластик оказывается рядом с темным деревом. Рейзл садится, куда ей говорят, убирает сумку под стул. От ребецин пахнет розовой водой, как от пожилых женщин в шуле, и чем-то еще, терпким и мятным. Кожа на шее немного обвисла, но подбородок все еще боевой. Что же это за запах?
Рейзл никогда не находилась так близко к кому-то, кроме родных; так близко к ней садилась только мами много лет назад, когда читала ей истории из Торы для девочек. И потом Гитти, когда Рейзл читала ей эту же книгу. Рейзл уже выучила ее наизусть, но все равно указывала пальцем на каждое слово, как мами.
Ребецин тоже указывает пальцем, объясняет ей, как ориентироваться в колонках дебета и кредита. Показывает, как месячный доход с аренд превращается во вложения, дебиторская задолженность превращается в капитал, в первый взнос за ее новое здание. Объясняет ей движение денег, словно главу из Торы. Дает словам из лекций новые значения. Ребецин неожиданно терпелива, она не злится, когда Рейзл спрашивает:
– Раз вы все время в долгах, как у вас получается заработать?
– А ты посмотри на это с другой стороны, – говорит она, откидываясь в кресле. По широкой улыбке нежемчужных зубов Рейзл догадывается, что этот вопрос ей понравился. – Я всегда получаю деньги, так почему бы не одолжить немного, если так я смогу еще больше заработать?
Она приглаживает волосы Рейзл, заправляя особо непослушную прядь за ухо. У Рейзл бегут мурашки от прикосновения ногтей ребецин к ее уху. Но та убирает руку, и момент проходит – так быстро, будто его никогда и не было.
Они продолжают изучать документы, и когда Рейзл во всем разберется, она будет получать не только записи инвойсов и чеки. Теперь она будет разбираться и с задолженностями.
– Молодец, – говорит ребецин, когда урок подходит к концу. – Мне нужна умная девочка вроде тебя. Девочка с сейхель, – одобряюще добавляет она.
Рейзл решает, что теперь надо убрать стул, и поднимается.
– Постой, – ребецин кладет руку на бедро Рейзл и неожиданно сильно его сжимает, не давая ей встать. – Это еще не все.