Шокирующая музыка
Шрифт:
Ярость
Людвиг ван Бетховен и инцидент с тарелкой «Это поцелуй Тоски!»
лория Тоска насмерть закалывает злобного барона Скарпиа в опере Пуччини 1900 года.
Я не встречал ни одного человека, который бы не признался, что он время от времени немного злится. Возможно, гнев даже вносит свой вклад в «колорит» наших личностей, как осадок в бутылке шампанского. Возможно, пытаться вычленить гнев в музыке – это слишком большая натяжка, но есть произведения, которые прекрасно резонируют с проецируемым гневом слушателя. Например, в дни раздражения я могу найти убежище в бетховенской
В этом и заключается главный сюрприз классической музыки: она не является успокоительным средством. Она не завораживает нас, притупляя наши реакции. Она выполняет полезную функцию – открывает окна на определенные части нас самих и позволяет нам наблюдать за ними по очереди. Однако часто вид из окна не так уж хорош. Почему это должно быть так? Как вы уже обнаружили, композиторы обычно не были безмятежными людьми. Можно высказать предположение, что все они носили в себе подавленный гнев. Он должен был где-то вырваться наружу, и лист пустой нотной бумаги, должно быть, представлял собой заманчивую мишень. Вас не арестуют за нападение на собственную симфонию. Однако обстановка накаляется, когда мы подозреваем, что музыка нападает на нас (см. ниже).
Хотя прослушивание и восприятие хорошей музыки может способствовать катарсису, это не обязательно приводит нас к выводу, что она делает нас лучше. Никогда не соглашайтесь с выводами музыкальных снобов о том, что они являются более высокоразвитыми существами, потому что они «понимают» Баха или Штокхаузена, а вы – нет. И наоборот, сохраняйте самообладание, когда идиот осуждает Штокхаузена или Баха, которых он еще не понял. По крайней мере, постарайтесь не пнуть их.
Людвиг ван Бетховен (1770–1827)
Разрушению представлений о классической музыке как об «облагораживающей» способствовал фильм Стэнли Кубрика «Заводной апельсин» 1971 года, снятый по роману Энтони Бёрджесса. Черезмерное насилие принесло фильму известность, сохраняющуюся и по сей день. Еще более острой проблемой стало использование музыки Бетховена («прекрасного Людвига Вана») в качестве акустического стимула для жестоких фантазий и бесчинств главаря банды. Это наводило на мысль о том, что хорошая музыка может быть и вредной. В конце концов, влияние музыки зависит от слушателя. Я с уверенностью могу сказать, что Девятая симфония Бетховена не превратит вас в психопата. В баре во время антракта на спектакле, который я недавно посетил, не было потасовок. Но Бетховен остается одной из вершин западной музыки спустя почти двести лет после своей смерти, потому что сила его музыки проникает в самую глубину осадка наших бутылок.
Людвиг ван Бетховен: «Я возьму судьбу за горло»
И вот он в красном углу: невысокий (165 см), драчливый, держащийся молодцом на взвешивании и отлично справляющийся с наполнением своей плевательницы на ринге. Его оппонент в темном углу, подтянутый, но прозрачный призрак Судьбы, выглядит потрепанным после нескольких неприятных, но эффективных ударов по ушам композитора в первых раундах. Взрывной человек из Бонна отскочил от канатов, без перчаток, и большую часть поединка держал непобедимого чемпиона на ковре. Как и всеми великими бойцами, Бетховеном движет гнев. Вы можете увидеть это на его портретах, особенно с возрастом: взгляд «я зол, как черт», непокорные волосы. Его можно почувствовать в его музыке, энергичной, как удар кулаком по столу. Это гнев, который мы все испытываем в какой-то момент жизни из-за несправедливости судьбы. Я не говорю о мелких обидах, хотя Бетховен и из-за них мог взорваться, как, например, в фортепианной пьесе 1795 года «Ярость по поводу утерянного гроша». Нет – это нечто большое. Все болеют за Людвига в этом высшем состязании, потому что он сражается за всех
Вы, конечно, знаете, чем закончится поединок. Судьба побеждает в борьбе благодаря выносливости. Но Бетховен держал в запасе апперкот до самого своего конца в 1827 году; говорят, что на смертном одре он демонстративно потряс кулаком в ответ на раскаты грома бушующей за окном бури. Бетховен – важный, но тем не менее трудный жизненный ориентир в такой книге, как эта. Быть «ведомым» вообще предполагает элемент сотрудничества, некую степень покорности судьбе. Людвиг ожидал, что мир прогнется под него, что привело к великолепному музыкальному результату с несколькими жестокими потрясениями в других сферах жизни. То, что о Бетховене трудно говорить несерьезно, является свидетельством нашего уважения к его достижениям и показывает, до какой степени он был мифологизирован последующими поколениями композиторов и слушателей.
Современное представление о художнике по-прежнему формируется на примере Бетховена. Действительно, он был одним из первых, кто назвал себя «художником». Вам знаком этот образ: дикий бунтарь, презирающий устаревшие представления о мире, не в ладах с общественным мнением, неопрятный, создающий сокрушительные фантазии в уединенной мансарде.
Этот образ формировался еще до смерти Бетховена, но мы до сих пор бережно храним его как эффективную ролевую модель для нескольких поколений рок-музыкантов, хмурых и выплескивающих свою хандру в видеоклипах. Быть сердитым молодым человеком или женщиной в современном искусстве – значит восприниматься нонконформистом и по-настоящему творческой личностью.
Это модное недовольство, то, что мы называем «артистическим темпераментом», очень далеко от Бетховена. Он действительно был угрюм; но давайте соблюдать пропорции. Людвиг имеет огромное значение не потому, что убеждает нас в том, что он один страдает в космических масштабах; напротив, он убеждает нас в том, что мы все в одной лодке. Более того, он говорит, что жизнь может быть паршивой, но ситуацию можно переломить, сделав несколько удачных выпадов в сторону судьбы. Бетховен – мотивационный оратор классической музыки, и его послание обладает уникальной силой. Оркестры знают об этом. Бетховенские фестивали со всеми симфониями и концертами по-прежнему собирают толпы зрителей. Понаблюдайте за публикой в конце бетховенской пьесы: возможно, вы даже уловите сочувственное сжимание кулаков у директоров в толпе, которые знают, что теперь им предстоит закрыть утром большую сделку. У уставших зрителей концерта внезапно распрямляются спины. Они бегут к поездам до окончания аплодисментов с новым ощущением своего предназначения. Не сделать этого – значит подвести Бетховена, ведь он щедро продемонстрировал нам силу личной воли в бесчувственном мире.
В то время как отец Бах советует нам сохранять хладнокровие, потому что всё наладится, когда вы умрете, Людвиг кричит, что пришло время действовать. Он охотится на крупную дичь, хотя трофеи не материальны, не считая приличной порции телятины время от времени. Для него – победители получают естественное верховенство свободы, сохранение порядочности – всё это хорошие демократические цели. Никакого оружия, пожалуйста, только хороший уверенный бросок вперед – и не забывайте об ударах по голове. Будем ли мы в итоге счастливы? Возможно, дело не в этом, даже если Девятая симфония Бетховена закончится тем, что мир споет оду « К радости». Тут скорее важен сам процесс, само проживание. Вероятно, вы уже читали нечто подобное в различных книгах по восточной философии. Это откровение – слышать, как оно воплощается в звуке.
Английский дирижер сэр Томас Бичем (1879–1961), кажется, обвинил Бетховена в «гневе», который позже придет в музыку. Подразумевается, что до появления этого «неопрятного немца» музыка была вполне «приятной». Как бы я ни восхищался Бичем, именно этого и следовало ожидать от человека, который, вероятно, перебарщивал с туалетной водой. Музыка Бетховена обладает почти беспрецедентной телесностью, источая свой собственный аромат; естественно, что время от времени мы ощущаем неприятный запах. Но эти метафизические тренировки часто были вызваны гневом, и, как вы увидите, ему было над чем поработать.