Шокирующая музыка
Шрифт:
Вот и всё, творческое озарение ворвалось в его жизнь, и Верди мгновенно стал знаменит, после того как в 1842 году увидела свет его законченная опера «Набукко» с хором рабов-евреев в качестве ведущего. Он никогда не оглядывался назад и умер почти шестьдесят лет спустя национальным героем. Мелодия «Va, pensiero» до сих пор остается его самой известной музыкальной фразой. Француз Жорж Бизе (1838–1875) однажды сказал, что «Вагнер – это Верди с добавлением стиля». Самые яркие ругательства в адрес композиторов исходили от их коллег. По некоторым данным, самого Бизе погубило равнодушие, когда в марте 1875 года его шедевр «Кармен» был холодно принят, а пресса была настроена крайне враждебно. Он выбрал жанр opera-comique, в котором пение перемежалось с диалогом, – жанр этот был предназначен для юмористических и сатирических сюжетов – и превратил его в историю обольщения и сексуальной ревности в солнечной Испании. Сама Кармен зарезана своим отвергнутым
К моменту проведения конкурса «Римская премия» 1905 года 29-летнего Мориса Равеля называли одним из самых талантливых композиторов Франции, помимо именитых судей Парижской консерватории, где Равель учился в течение четырнадцати лет. Конкурс для композиторов считался очень престижным, и первая премия предусматривала проживание в «вечном городе» на полную стипендию. Победителями прошлых лет были Берлиоз, Бизе и Дебюсси. Равель провалил три предыдущие попытки, и этот конкурс стал для него последним, так как он достиг предельного возраста. Ходили слухи, что его победа была формальностью. Однако Равель был нокаутирован в ходе предварительного раунда. Скандал! Парижская музыкальная общественность была возмущена, и споры удалось утихомирить только отставкой директора Консерватории. Равель отправился на яхте с друзьями в Голландию. Возможно, кто-то и помнит имена судей консерватории 1905 года, но всё же большинство знает того, кто написал «Болеро».
Этот сопляк Иоганн, наконец-то
Традиционное семейное противостояние отца и сына, или «дело Штраусов». Возьмем двух Иоганнов в старой Вене: отца (1804 года рождения) и сына (1825 года рождения). Отец добился успеха, развивая новое танцевальное увлечение, вальс, и исполняя свои композиции с собственным оркестром. Иоганн-старший, кроме того, произвел на свет тринадцать детей, шестерых из которых он имел от жены. Вторая, более многочисленная, его семья состояла из детей от любовницы. Обычно немузыкальные отцы не одобряли артистических наклонностей сыновей, опасаясь, что жизнь музыканта – это необеспеченная и даже неблагородная жизнь, но старший Иоганн, хотя и был успешным музыкантом, считал точно так же и пытался склонить своего первенца к карьере банкира. Гены Штраусов не так-то просто подавить, и в 1842 году юный Иоганн бросил занятия бухгалтерией в пользу музыки. Его отец сразу же обнаружил перспективу появления конкурента в семье («…сопляк Иоганн тоже собирается писать вальсы, хотя не имеет о них ни малейшего представления»), но был бессилен остановить всплеск интереса публики к появлению еще одного капельмейстера Штрауса. Дебют молодого Иоганна в казино Доммайера в октябре 1844 года сразу же увенчался успехом.
Иоганн I умер в 1849 году, сделав грандиозную музыкальную карьеру в скромном венском предместье. Сын, которого он пытался удержать от профессиональной музыкальной жизни, стал Штраусом, который доминировал в европейской легкой музыке во второй половине XIX века, написав бессмертный вальс «Голубой Дунай» (1867), и в итоге был прозван «королем вальсов». Ах, трофеи победы! Когда в музыке или любви всё капитулирует в вашу пользу, наступает момент, когда можно расслабиться и насладиться пьянящим вином.
Радость
Эммануэль Шабрие и глубина фривольности
Великое искусство может быть как счастливым, так и трагичным.
Время для любых серьезных усилий прошло.
Музыка должна существовать только тогда, когда абсолютно необходимо, чтобы не было тишины. Если вы слышали столько музыки, сколько слышал я, вам понятно, что беспокойный ум превращается в бесконечное хранилище воспоминаний, которые всплывают в памяти во время долгих прогулок по уединенным местам. Когда нужно открыть уши для симфонии природы: ветра, птичьих песен, далекого бега воды, – вместо этого, подгоняемый ритмом
В 1999 году я взял академический отпуск, чтобы пожить пару месяцев в маленьком городке на юге Франции. Через некоторое время мне удалось выглядеть таким же праздным, как и остальные его, казалось бы, безработные жители. Долгие дни были потрачены впустую на обдумывание абзаца за пол-литра чего-нибудь опьяняющего. В дни, когда мне хотелось почувствовать себя «продуктивным», распахнуть окна прежнего «я», чтобы выпустить застоявшиеся запахи протестантской трудовой этики, я отправлялся по дорожке, которая обрывалась за деревней в так называемое «Море Скал». За парой поворотов серпантина все следы цивилизации стирались, уступая место тишине, известняковым выступам и руинам давно заброшенных каменных фермерских домов, поросших кустарником.
Однажды утром я решил дойти до следующего города, который находился в десяти километрах от меня, на вершине близлежащего уступа, что потребовало длительного восхождения. День выдался великолепный, и композиторы составили мне прекрасную компанию во время подъема. На самой высокой точке прогулки, стоя у края обрыва, обдуваемый ветром и глядя на далекие Севенские горы, я чувствовал себя по-настоящему счастливым, даже ликующим. И чья музыка зазвучала в моем мозжечке, чтобы соответствовать моменту? Месье Эммануэля Шабрие.
Связь музыки Шабрие с высокими горами очень уместна. Он был горцем, родился в 1841 году в Оверни во Франции. Возможно, еще в детстве он услышал некоторые из местных народных песен, и спустя почти сто лет они станут такими известными в оркестровых аранжировках Жозефа Кантелуба.
– Шабрие был музыкально одаренным ребенком, но в семье юриста эти склонности считались несерьезными. Поэтому он изучал право, окончил университет в 1861 году и устроился на работу в Министерство внутренних дел Франции, в котором прослужил почти двадцать лет. В жизни и творчестве Шабрие есть ценные для нас уроки:
– «Глубина жизни в равной мере измеряется и смехом, и слезами».
– «Перестаньте смеяться, это серьезно!»
Эту фразу я помню по оркестровым репетициям еще со времен учебы в музыкальном училище. Нас убедили, что глубокое и значимое присуще только драме и нахмуренным бровям. Когда Шабрие переехал в Париж из провинции в 1856 году, «Город Света» был домом для грандиозной оперы в ее самом грандиозном виде; личные трагедии в исторических сценах с большими декорациями, большими хорами, невозможной любовью, предательством и смертью. Это было мясом искусства; комедии были десертом и, следовательно, менее важны. Шабрие находил это невыносимым. «Искусство с большой буквы, серьезное Искусство, закостенело и прозябает», – писал он другу. Почему хмурый взгляд должен быть важнее? Его тянуло к комедии. В возрасте двадцати лет, только что окончив юридический факультет, он начал писать две оперетты вместе со своим другом, поэтом Полем Верленом. В 1870-х годах он закончил две «легкие» сценические работы: L'etoile (1877, что-то вроде шедевра) и Une education manquee («Незаконченное образование»). Гораздо позже одна из его немногих оркестровых работ, «Радостный марш» (1888), заставила оркестр смеяться во время первой репетиции. Это не была насмешка: музыканты просто настроились созвучно настроению музыки. Самое исполняемое произведение Шабрие – оркестровая рапсодия «Испания» (1883), воспоминание об отдыхе с семьей на Пиренейском полуострове, во время которого композитор в шутливой форме признался в увлечении женскими купальниками. Можно представить, как его глазные яблоки вылезают из орбит на испанских пляжах. При хорошем исполнении Espana взрывается. Композитор Винсан д’Энди называл его «ангелом веселья», но в приземленной партитуре Шабрие нет поверхностного хихиканья; смех исходит из глубины солнечного сплетения.
Шабрие говорит нам, что над жизненными превратностями можно смеяться или плакать, но один из этих вариантов, безусловно, самый здоровый. То, что Леонард Бернстайн назвал «радостью музыки», стало для Шабрие отправной точкой. Для самопровозглашенного «танцующего в сабо овернца» (отсылка к его непритязательному деревенскому происхождению) музыка была землей под ногами, изгибом женщины, стоящей по пояс в воде, красками картины одного из его друзей-импрессионистов, азартной атакой на слоновую кость – он был известен как «убийца роялей» – и хорошим разухабистым танцем, пикантностью в жизни, которая оказалась для него короткой. Сифилис забрал его всего в пятьдесят три года; во время своего упадка сил ранее буйный композитор в конце концов признал, что даже его Муза не смогла его спасти. Он писал: «Бедная дорогая музыка, мой бедный дорогой друг, так ты больше не хочешь, чтобы я был счастлив? Я люблю тебя, но думаю, что ты меня погубишь».