Шоколадник

Батчер Джонатан

Усатый парализован, как будто он только что стал свидетелем иллюзии, которую не может объяснить.

Рыжий сжимает раненое место между ног.

— Ты застрелила меня…

Ошеломлённый — но, по общему признанию, впечатлённый — Маклоу говорит:

— Изабелла, что ты наделала?

— В точности то, о чём мы говорили, — произносит Изабелла и направляет пистолет в лицо рыжему. — Зачем ты показывал нам свою игрушку, а?

— Я не имел в виду, что мы кого-нибудь застрелим!

Изабелла смотрит в его сторону.

— А

что ты тогда имел в виду?

— Может быть… обсудим план платежей?

Изабелла усмехается.

— Слишком поздно, — она взводит пистолет. — Что мы будем с ними делать?

— Я не знаю!

Изабелла поворачивается к усатому.

— Садись с ним в угол.

Когда усатый не двигается, Изабелла приставляет к нему пистолет. Она держит его у щеки, морщась, и хватает его за запястье.

— В угол! Быстро! — говорит она и бросает его в сторону рыжего.

Снова раздаётся стук в дверь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Телефон Хейли снова гудит.

Сев за свой стол и пытаясь заниматься, она читает сообщение:

«Мне нужно знать, что произошло дальше!»

Это Дэймон, парень на два года старше её из школы, который продолжает присылать ей сообщения, потому что хочет встретиться. Она представляет его с мягкими, уложенными волосами и огромными голубыми глазами. Он ей очень нравится, поскольку он один из немногих парней, которых она знает, которые довольно популярны, но также немного странны. То, что у него есть машина, тоже не повредит.

Она отвечает:

«Просто поищи эту тему в интернете. Это настоящее криминальное шоу, поэтому в нём нет нереальных поворотов. Я знаю, что сегодня суббота, но мне нужно учиться!»

Вздохнув, она встаёт из-за стола. Одна из фотографий из её «коллажа друзей», которая вставлена в раму её зеркала, выскользнула. Она снова поправляет её, наслаждаясь сияющими фотографиями своих школьных друзей, позирующих в разных местах: в бикини на пляже; в защитном снаряжении, прежде чем они прошли через лесной штурмовой путь; и танцующими в доме друга, попивая что-то вроде безалкогольных напитков, но определённо ими не являющихся. Она задаётся вопросом, где они все будут через пару лет, когда закончат основное образование?

Райан что-то бормочет в своей комнате по соседству. Желая тишины, Хейли засовывает наушники в уши.

Она не может сконцентрироваться, поэтому ходит по своей спальне, декорированной аниме и ужасами, и слушает вдохновляющую песню. Артист — небинарная суперзвезда, и его тексты повествуют о расстроенном и растерянном взрослении. Хейли могла бы относится к чему-то такому же великому, возможно, даже стать певицей.

Почему у неё не может быть нормального папы? Мол, она знает, что семейная жизнь у всех разная — семьи с одним родителем, однополые родители и все те вещи, о которых её учителя рассказывали ей в школьной жизни, — но отец, который боится какашек? Серьёзно?

Она

чувствует себя сукой из-за того, что думает об этом, потому что, да, да, мам, это симптом посттравматического стрессового расстройства, и папе нужны сочувствие и понимание, но что за хрень? Кого это волнует, если Хейли не видела, каким он был до её рождения, и что он добился прогресса с тех пор, как её мама встретила его? Хейли даже не пускают в её чёртову комнату, когда он пользуется туалетом. Это нелепо!

Иногда, даже когда Хейли находится внизу, она слышит, как плачет её отец, когда он в ванной. Это жалко и противно, и она не может не представить, как он сидит там и страдает, пока ходит по-большому.

Её мама всегда осторожно относится к тому, как она говорит о своём отце, формулируя вещи как можно нежнее, но Хейли может сказать, что они все переживают тяжёлый период. Примерно месяц назад она видела, как мама кричала на её младшего брата Райана за то, что он сказал слово «какашка», пока они смотрели фильм, как будто голова папы могла взорваться от этого слова.

Однажды, когда её отца не было дома, её мама использовала термин «копрофобия», и Хейли позже нашла его в интернете.

Копрофобия — ненормальный и стойкий страх перед фекалиями.

Гадость.

Стук разносит ритм песни.

Она вынимает наушники.

— Райан?

Раздаются шаги, и в дверях появляется её пятилетний брат.

— Что-о-о-о-о? — поёт он, тембр и голос слишком велик для ребёнка его размера.

Он стоит там, держа в одной руке контроллер видеоигры, а другой потирая свою светлую макушку. У него гиперактивность, и видеоигры — единственное, что заставляет его оставаться неподвижным более минуты.

— Что это был за шум, Рукиан? — спрашивает она.

Изначально она объединила имя Райана со словом «лук», чтобы рассердить его, и была разочарована, когда её брату понравилось это имя больше, чем его настоящее имя.

Райан выглядит озадаченным.

— Какой шум?

— Произошёл удар. Как глухой выстрел.

— Может быть, и то, и другое? — спрашивает он.

Это дерьмо слишком шустрое для своего возраста.

— Хорошо, умник. Это был такой глухой удар, — она топает ногой по ковру.

Райан пожимает плечами.

— Я ничего не слышал. Может, я бросил контроллер на пол?

— Опять проигрываешь, а?

— Думаю, да. Но мама говорит, что ты не проиграешь, если продолжишь попытки. Это верно?

— Нет, — говорит Хейли. — Это лживое дерьмо, неудачник.

Райан морщит лицо.

— Чёрт возьми. Я так и думал.

— Я шучу, — говорит Хейли. — Вернись к своей игре и давай надери всем задницу.

— Хорошо, — говорит Райан и исчезает.

Хейли снова начинает слушать песню, но меньше чем через минуту раздаётся ещё один удар, на этот раз громче.

— Какого чёрта, Рукиан? — теперь раздражённо требует она.