Шопинг в воздушном замке
Шрифт:
— Вы так полагаете?
— Конечно! — с жаром откликнулась я. — До открытия пенициллина сифилис лечили ртутью, и он считался болезнью, от которой нет спасенья. Несколько раз в мире вспыхивали эпидемии, которые уносили много жизней. Но с 1949 года это заболевание успешно лечится уколами антибиотиков, оно перестало считаться неизлечимым.
— А если я вас сейчас поцелую, — усмехнулась Катя, — вы сразу помчитесь к врачу?
— Ну нет, — без особой уверенности ответила я. — Но с какой стати нам с вами целоваться?
Катя мрачно рассмеялась.
— Теперь представьте реакцию наших пациентов! А моего мужа? Или его матери? Я,
— Я могу спокойно вас обнять! — храбро воскликнула я. — Россказни о венерических болезнях, полученных после посещения бани или бассейна, — не более чем выдумки, призванные обмануть мужа или жену.
— Не надо геройских поступков, — махнула рукой Катя. — Я платила Пелагее сначала тысячу баксов, потом она потребовала добавить сто долларов, затем еще двести, триста…
— Аппетит приходит во время еды, — заметила я.
— Да, — согласилась Катерина. — А в конце концов настал момент, когда я поняла — надо забрать у нее документы любым путем. Сергей стал удивляться возросшим расходам, я окончательно завралась. То говорю, что зубы протезирую, то подруге в долг дала. Но это же не может продолжаться вечно!
— И вы решили обыскать квартиру Суворовой.
— Точно. Раздобыла отмычки…
— Где?
— Подумаешь! Откройте Интернет, там вам за умеренную плату черта с рогами найдут и в любое место доставят, — пояснила Катерина. — Приобрела инструменты, потренировалась немного и стала за домом Пелагеи следить. Но только у нее определенного графика не было. Некоторые старухи ровно в восемь анализы сдавать бегут, а потом до полудня в поликлинике толкутся. А Суворова непредсказуема! Да у меня и времени на слежку нет, я же работаю. Вот сегодня решилась, а тут вы!
— Вам известно, где Пелагея держит бумаги?
— Нет, — вздохнула Катя. — Она и мне, и Соне одну фразу кинула: «Все отдано на хранение моему лучшему другу, он никогда меня не предаст».
— Так почему же вы направились в квартиру? Нужно вычислить ее приятелей!
Собеседница нахмурилась.
— Она соврала. Как всегда, ни слова правды! Никаких друзей у Пелагеи нет. Только пуделиха и была, ее Люкой звали.
— Откуда вы знаете?
— Соседок осторожно порасспрашивала, — призналась Катя. — Никого из прежних жильцов уже не осталось, по пять раз квартиры хозяев меняли. Оно и понятно — центр, квадратные метры больших денег стоят, вот народ их покупает и перепродает. Все в один голос говорили: «Бабушка одинокая, к ней из социальной службы медсестра ходит. Имела собачку, пуделиху, та везде гадила, но ведь нехорошо со старухой ругаться, мы терпели. Когда Люка умерла, все обрадовались, а Суворова снова щенком
— Вы с Леной общаетесь? — спросила я.
— Нет, даже не знаю, где она живет.
— А с Павлом?
Катя сняла с пальца колечко и стала гонять его по столешнице.
— Он фамилию поменял, — сказала она наконец, — одну букву прибавил, стал Брыкин Павел Николаевич. Бизнесом занимается, богатый человек. Конечно, мы друг другу чужие, в толпе встретимся — разойдемся. Но ведь все же часть крови общая… я думала… может, объединимся и припугнем биологическую мать. У нас в клинике жена одного милицейского начальника пластику делала, очень милая женщина, я ее попросила о помощи. Дескать, хочу отыскать без особого шума родственников: Елену Ивановну Матвееву и Быкина Павла Николаевича. Дама не подвела, обещание выполнила, выяснила: Елена Ивановна Матвеева нигде не значится. Ни среди живых, ни среди умерших. И Быкин отсутствует, зато есть Брыкин Павел Николаевич, воспитанник детского дома.
Катя надела кольцо, сложила руки на столе, опустила на них голову и глухо сказала:
— Я съездила на него посмотреть и поняла: Брыкин и есть мой брат. Он на Пелагею похож. Прямо копия! У него даже уши такие, как у нее, — низко посаженные, верхушка не округлая, а будто срезанная.
— Вы с ним поговорили?
— Нет.
— Почему?
Катерина выпрямилась.
— Побоялась. У него вид такой… гордый. И потом, что я ему скажу? «Вы мой сводный брат»? Вот здорово будет! Если он фамилию сменил, то ничего общего с прошлым иметь не желает. В общем, глупость я с поисками родственников затеяла. Постойте, Пелагея ведь в больнице?
— Да, — подтвердила я.
— Она умирает?
— Врачи не теряют надежды спасти старуху, но ее мало.
— Где же могут быть спрятаны документы? — в отчаянии спросила Катя.
— Наверное, лежат в квартире, в тайнике, — предположила я. — Ирина делает ремонт, она выбросит весь хлам. Елисеева не знает истории вашей семьи.
— Полагаете? — с надеждой воскликнула Катя. — Думаете, я могу успокоиться?
— Пелагея Андреевна представилась Елисеевой одинокой женщиной. Марии Ивановне в деревне Опушково она тоже сообщила об отсутствии родственников. И поменялась с деревенскими жителями жилплощадью. Правда, съезжать с квартиры старуха не собиралась.
— Надо же! — удивилась Катя. — Она им квартиру отказала! Не родным детям, а посторонней женщине?
— Дочерей и, думаю, сына Суворова ненавидела, они были для нее лишь средством получить богатого мужа. А в последние годы дети стали для нее объектом шантажа, способом добывания денег. Скорее всего, хитрая Пелагея придумала бы и какой-нибудь финт с Ириной, чтобы получить бесплатную домработницу. Суворовой снова повезло, ей встретилась порядочная женщина, которая честно исполняла взятые на себя обязательства, — я решила завершить беседу.
— Все равно не успокоюсь, пока не получу историю своей болезни, — уперлась Катя.
— Если я выясню, какого друга имела в виду Пелагея, непременно сообщу вам. Но, полагаю, вам пора успокоиться. Наверняка, если Ира обнаружит записи, она их выбросит как ненужный хлам.
— Может, поговорить с ней? — протянула Катя.
— Дело ваше, конечно, но я бы не стала.
— Почему?
— Зачем показывать постороннему человеку свою озабоченность? Не следует демонстрировать интерес к бумагам, и тогда они очутятся на помойке, — ответила я, вставая из-за столика.