Шопоголик на Манхэттене
Шрифт:
Люк выходит из ванной и, не обращая на меня ни малейшего внимания, натягивает черные джинсы и черный свитер. Затем наливает себе выпить. Тишина. Из окна мне виден Манхэттен. Над городом сгущаются сумерки, зажигаются огни. Но весь мир сейчас сосредоточен здесь, в этой комнате, в этих четырех стенах.
— Мои пробы тоже не состоялись, — наконец говорю я.
— Правда? — его голос безучастен, и мне вдруг становится обидно.
— Тебе даже не интересно почему? — спрашиваю я, теребя подушку.
Пауза. Потом Люк словно через силу произносит;
— Почему?
— Потому
Я захлебываюсь от унижения при одном воспоминании о сообщениях на автоответчике.
— Я знаю, что сама во всем виновата. Но все равно… — Голос предательски дрожит. — У меня тоже все из рук вон плохо. Ты мог бы… проявить хоть немного сочувствия.
— Проявить немного сочувствия, — равнодушно повторяет он.
— Я знаю, что сама заварила эту кашу…
— Вот именно! Ты заварила! — Люк больше не может сдерживаться. Но хоть наконец-то поворачивается ко мне. — Бекки, никто не заставлял тебя тратить все эти деньги! Я знаю, что ты любишь ходить по магазинам. Но, господи, нужно же знать меру. Тратить деньги вот так… просто безответственно. Ты что, не могла заставить себя остановиться?
— Наверное, могла, — слабо отвечаю я. — Но откуда я знала, что это создаст… такие проблемы. Люк, я не знала, что за мной следили. Я не специально все это натворила. — К своему ужасу, я замечаю, что по щеке покатилась слеза. — И потом, я же никому не причинила зла, никого не убила. Может, я просто была слегка наивной…
— Слегка наивной? О-о, ты себя недооцениваешь!
— Ладно, я была дурой! Но я не совершала преступлений…
— Так, по-твоему, разрушить все надежды — не преступление? — свирепо вопрошает Люк. — А по-моему… — Он качает головой. — Господи, Бекки! У нас у обоих все складывалось так хорошо. Нью-Йорк был у наших ног. — Его пальцы сжимаются в кулак. — А теперь посмотри, что с нами стало. И все только потому, что ты, черт возьми, помешана на магазинах…
— Помешана? — кричу я. — Это я помешана?! Кто бы говорил!
— О чем это ты? — нехотя спрашивает он.
— Это ты помешан на работе! На своей идее во что бы то ни стало добиться успеха в Нью-Йорке! Первое, что пришло тебе в голову, когда ты увидел статью, — не я… и даже не мои переживания, так ведь? Первое, о чем ты подумал, — как это отразится на тебе и твоей сделке. Тебе есть дело только до себя и своего успеха, а я и мои интересы всегда отходят на второй план. Ты даже не удосужился сказать мне о поездке в Нью-Йорк, пока все не решил окончательно! Ты просто надеялся, что я… в любом случае поеду за тобой и буду делать все, что ты прикажешь мне делать. Алисия не ошиблась, сказав, что я увязалась за тобой!
— Да не увязалась ты! — отмахивается Люк.
— Еще как увязалась! Ты ведь так обо мне думаешь? Считаешь, что я — пустое место, мелочь, которую надо… как-нибудь втиснуть в свои грандиозные планы. А
— У меня нет времени на сцены, — говорит Люк, поднимаясь.
— У тебя никогда нет времени! — сквозь слезы ору я. — У Сьюзи и то для меня больше времени, чем у тебя! Приехать на свадьбу Тома — у тебя не было времени, наш короткий отпуск ты превратил в деловую встречу; тебе даже некогда было познакомиться с моими родителями…
— Да! У меня никогда нет времени! — вдруг вопит Люк, и от неожиданности я замолкаю. — Да, я не могу позволить себе сидеть и вести праздные разговоры с тобой и Сьюзи. Ты хотя бы представляешь, как много я работаю? И насколько важна для меня эта сделка?
— А почему она так важна? — ору я во всю глотку. — Почему тебе так важно добиться успеха в Америке? Чтобы наконец произвести впечатление на свою стервозную мамочку? Если в этом все дело, то можешь и не стараться! Она никогда не будет тобой довольна. Никогда! Она ведь даже не захотела увидеться с тобой! Черт возьми! Ты покупаешь ей роскошный подарок, а она не может выделить и пяти минут для встречи!
Я замолкаю, задыхаясь. Тишина.
Бот черт. Зачем я это сказала?
У Люка лицо серое от гнева.
— Как ты назвала мою мать? — медленно спрашивает он.
— Слушай… я не имела в виду… — В горле застывает какой-то ком, я сглатываю. — Просто мне кажется… что все должно быть в разумных пределах. Я всего лишь немного походила по магазинам…
— Немного походила по магазинам, — язвительно вторит Люк. — Немного.
Люк долго на меня смотрит, потом, к моему ужасу, идет к огромному шкафу, куда я складывала все свои покупки, молча его открывает, и нашему взору предстает целая гора пакетов, наваленных до самого потолка.
От одного их вида мне становится дурно. Все эти вещи, без которых, как мне тогда казалось, я не могла бы прожить, которым так радовалась… сейчас кажутся мне просто хламом. Вряд ли я даже смогу вспомнить, что лежит в каждом из этих пакетов. Просто… барахло. Кучи барахла.
Не говоря ни слова, Люк закрывает шкаф, и меня охватывает горячий, жгучий стыд.
— Я знаю, — говорю я еле слышно. — Но я за это расплачиваюсь. Можешь мне поверить.
Отворачиваюсь и вдруг понимаю, что мне тошно в этой комнате, я не могу больше находиться здесь, рядом с Люком, с этим отражением в зеркале, в роскошном номере, где прошел этот жуткий день.
— По… пока, — бормочу я и плетусь к двери.
Приглушенный свет в баре успокаивает и укрывает от посторонних глаз. Я оседаю в мягкое кожаное кресло, у меня слабость и озноб, как при гриппе. Рядом возникает официант, и я заказываю апельсиновый сок, но, передумав, меняю заказ на бренди. Его приносят в огромном бокале — теплая, живительная влага. Я делаю несколько глотков. Вдруг над моим столиком нависает тень. Это Майкл Эллис. Сердце уходит в пятки. Честное слово, у меня сейчас нет настроения с ним разговаривать.