Шотландская любовь

Рэнни Карен

По мере приближения к выходу земляной пол делался ровнее – идти становилось легче. Шона поставила светильник на землю и сняла тяжелый деревянный засов, укрепленный поперек окованной железом двери. Потом подняла светильник и одной рукой отодвинула задвижку, запиравшую дверь, удивилась попутно, как легко та открывается.

Когда отец впервые показал ей тайные ходы, она спросила, специально ли их предки замаскировали этот выход камнями.

«Возможно. Это было бы умно с их стороны, но наверняка я не знаю», – ответил он.

В

течение трехсот лет члены семьи лэрда передавали друг другу знание об этой системе тайных ходов – семейная тайна Имри из Гэрлоха.

А теперь ее узнают американцы.

Если бы ей не вздумалось изображать привидение, мистер Лофтус никогда бы не узнал, что эти ходы существуют.

Шона решительно отогнала эту мысль.

Лох-Мор очертаниями напоминал слезу, как ей говорили. В широкой части скалы образовывали пляж, в узкой, на утесе, стоял Гэрлох. На краю уступа росли высокие вязы, их ветви висели над водой, словно деревья жаждали сбежать.

Предки хорошо все предусмотрели. Даже если бы озеро разлилось, чего за всю историю Гэрлоха ни разу не случалось, тоннель все равно находился бы выше уровня воды и не пострадал бы.

Шона затушила лампу, поставила ее на камень – и легко нашла тропу. С этой стороны озера стоял густой лес. Воздух под ветвями дышал прохладой. Пурпурные герани поднимали головки над опавшей листвой. Шона удивилась, увидев их. Для сентября сейчас была удивительно теплая погода. Пронзительные ветра начнутся позже.

В воздухе нежно жужжали насекомые, а на тропинке вышагивал одинокий дрозд. Он помедлил, одарил Шону проницательным взглядом – и продолжил свою утреннюю прогулку.

Шона не удержалась от улыбки.

Сквозь кроны деревьев просачивался солнечный свет и танцевал на ее плечах. Она шла дальше. Лес постепенно редел, и наконец открылась поляна. Посреди нее, как неограненный драгоценный камень на земляной насыпи, стояла старая хижина.

Время обошлось с домиком без всякой жалости. Соломенная крыша посерела и местами сгнила, ставни на единственном окне висели криво, но дверь, как ни странно, выглядела крепкой. Интересно, сохранились ли внутри шаткая кровать, ветхий стол, два колченогих стула?

Воспоминания нахлынули на Шону и затопили, словно поток.

Гордон боялся щекотки. Она бы в жизни не подумала, что он боится щекотки. Но когда она в очередной раз потянулась к его ступне, он низким басом завопил в знак протеста.

Когда Шона со слезами вспоминала, как отец перед сном целовал ее в лоб, мать заключала в благоухающие духами объятия, Гордон обнимал и утешал ее. В те минуты, когда боль потери была так сильна, что из-за слез она не могла говорить, Гордон всегда был рядом.

Они сидели, скрестив ноги, на узкой койке и играли в гляделки. Тот, кто отвернется первым, проиграл. На тарелке лежала последняя лепешка – приз для победителя.

Те дни наполняли смех и слезы. Гордон был ее лучшим другом, любовником, ее любовью.

– Графиня

прячется? – весело поинтересовался Гордон.

Шона вздрогнула, но не обернулась.

– Пришел сказать, как гнусно я себя вела? – спросила она, продолжая смотреть на хижину. – Не стоило беспокоиться. Я уже извинилась за свое поведение.

– Решила нанести визит прошлому?

Шона сжала кулаки и повернулась к Гордону.

Нет, Господь все-таки шотландец, и он испытывает ее.

Полковник сэр Гордон Макдермонд, первый баронет Инвергэр, стоял перед ней во всей красе. Она в жизни не видела никого прекраснее. Он был одет в военную форму горцев из Девяносто третьего полка хайлендеров: килт в темно-голубую и изумрудно-зеленую клетку, красно-белые чулки, перевязанные красными лентами до щиколоток, мундир из красной шерсти, украшенный золотыми эполетами, манжетами и пуговицами. На поясе висела сумка из звериной шкуры, отделанная треугольниками более светлого меха. Вместо медвежьей шапки – Фергус говорил, что это жутко неудобная вещь, требующая хлопотного ухода, – он надел «шотландскую шапку» – длинный вязаный колпак с темно-голубыми лентами, свисавшими ему на спину.

Ряд медалей подтверждал его безудержную храбрость, улыбка – безграничное обаяние.

Шона не удержалась – вспомнила ощущение его плеч под пальцами, изгибы рук, бедер. Неужели его образ так и будет стоять у нее перед глазами?

– Ты уже видела меня в форме, – сказал он с явным шотландским акцентом.

Шона кивнула, не имея сил сказать что-либо вслух.

Тысячу лет назад такие люди, как он, пришли на эту землю и сделали ее своей. Такими были первые лэрды Гэрлоха – и его собственные предки. Он горец до мозга костей.

Он улыбнулся шире. И на мгновение, на единственный краткий миг, она попала в прошлое семилетней давности, когда Гордон вернулся из первого похода.

– Нравится?

Он привязал поводья лошади к ближайшему суку и направился к ней уверенным шагом.

– Что ты тут делаешь? – спросила Шона.

Она чувствовала, что категорически не готова к словесным баталиям. Девушка из ее воспоминаний вела бы себя совсем иначе – она уже давно бросилась бы Гордону на шею и зацеловала бы до беспамятства.

Мириам сочтет его шикарным образчиком мужчины. Да, вот это та самая мысль, которая позволит сдержать натиск прошлого.

Шона нахмурилась.

– Идешь в Гэрлох? Продемонстрировать Мириам свои великолепные ноги?

Гордон остановился и прикрыл глаза.

– Ты что, нюхаешь меня?

Он открыл глаза.

– Прекрати!

Его губы изогнулись в усмешке.

– Я серьезно.

– Мне так нравится, как ты пахнешь.

Как и всегда. Однажды он спросил, чем от нее пахнет, и она сказала, что это духи, которые мама заказывает во Франции. Брюс ей тоже такие покупал. Но потом они закончились, а новый флакон ей оказался не по карману – духи стоили слишком дорого.