Шотландская любовь

Рэнни Карен

– Давай иди, покажи себя Мириам во всей красе.

Она выдавила улыбку.

Как странно, что они здесь – и говорят о другой женщине. Тут они признавались друг другу в своих чувствах.

Они вместе постигали искусство любви. Гордон, от природы любопытный и изобретательный, придумывал такие вещи, которые она потом так и не решилась предложить Брюсу. Здесь они учились целоваться. Они сидели на кушетке, и она позволяла ему трогать ее грудь. Она до сих пор помнила то удивительное чувство, которое охватило ее, когда Гордон

впервые ее коснулся. Так нежно и с таким интересом.

Она много раз думала, что зачала, но благодаря инструкциям Мэг этого не случилось. Она много раз говорила себе, что быть с Гордоном – опасно и глупо, но любовь к нему была такой естественной, такой сильной, такой неотъемлемой частью ее жизни, что она просто не могла устоять.

Гордон шагнул вперед и провел пальцем по лицу Шоны – прикоснулся к щеке, скуле, задержался на подбородке. Это нежное легкое касание она ощутила всем телом, до кончиков пальцев ног. Гордон подался вперед, и теплое дыхание окутало ее кожу там, где он только что прикасался пальцем. Так нежно и легко, что ей вполне могло это показаться, он тронул губами ее висок – призрачный поцелуй, тихое эхо их прошлых поцелуев.

– Ты ревнуешь, Шона?

Она отступила на шаг, желая увеличить дистанцию между ними.

– Ну разумеется, нет, – ответила она, не желая признавать очевидное. – Однако она скоро выходит замуж. Тебе следует знать.

Он по-прежнему улыбался, но что-то изменилось в его взгляде, он стал прохладнее. Юноша, которым Гордон когда-то был, никуда не ушел, но гораздо большую роль играл мужчина, которым он стал – бесстрастный, умеющий скрывать свои чувства. Перед ней теперь был военный, способный смотреть на поле битвы и оставаться совершенно спокойным.

– Ты здесь прячешься? – спросил он, отстраняясь.

– Нет, с чего бы мне?

Она пригладила юбку. Сегодня утром она вместо кринолина надела две юбки и теперь жалела об этом. Женский доспех ей бы не помешал.

– Тебя все простили? Снова приняли в лоно семьи?

– Они не моя семья. Я, конечно же, не имею в виду Фергуса и Хелен. Но американцы мне точно не родня.

Уголки его губ снова дрогнули.

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Прячешься и ждешь, пока все забудется?

Он всегда умел говорить напрямую. Они разговаривали на любые темы, кроме двух: о его отце и его будущем. Уже в детстве Гордон знал, какое будущее ему предначертано: сначала военная академия, потом армия.

Только раз они коснулись этого вопроса.

– А что ты хочешь, чтобы я сделал, Шона? – спрашивал он. – Уехал в Америку? Бросил свою страну?

– Ты правда туда хочешь?

Тогда он не ответил, а позже Шона поняла, что задавала глупый вопрос. Как и все мужчины его рода, он должен был играть определенную роль. Такова была его судьба. Сыну генерала Макдермонда ничего другого не оставалось, кроме как пойти по стопам отца.

– Я с ней чувствую себя на десять лет старше.

Грусть

в ее словах никак не вязалась с суровым тоном.

– Ты про Мириам?

– Она про Гэрлох доброго слова не сказала.

Шона и сама удивилась. Как сильно ее слова похожи на нытье. А уж того, что Мириам говорила про нее, она Гордону в жизни не скажет.

Он широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. От его взгляда замерло сердце. Господи, ну какой же он красивый!

– Так, значит, ты решила продемонстрировать ей выдающиеся достоинства Гэрлоха?

– Ты веришь в призраков?

Он покачал головой:

– Я знаю, что веришь ты. Для меня этого достаточно.

Не дожидаясь ответа, Гордон отвернулся и вошел в хижину. Шона проследовала за ним к двери, но ей хватило ума не заходить внутрь. Если там все осталось по-прежнему, ее поглотят воспоминания, если же нет, она станет сожалеть о переменах.

Воспоминания могут причинять боль. Она знала это лучше других.

Тосковал ли он по ней, когда она уехала? Скучал ли так же сильно, как скучала она? Даже на брачном ложе она закрывала глаза и пыталась представить Гордона. Брюс обращался с ней ласково, но он не был молод и красив, как Гордон.

Однако больше всего ее угнетало то, что он нисколько не интересовался, приятны ли ей его действия или нет. Конечно, она никогда не решилась бы заговорить с ним об этом. Он просто исходил из того, что она всем довольна. Никогда не спрашивал, где ее поцеловать, готова ли она к соитию. По большому счету это не имело особого значения, так как он нечасто посещал ее спальню. В последние три года их брака Брюс вообще чувствовал себя настолько плохо, что ни о каком супружеском долге не могло быть и речи.

И конечно, сейчас на нее нахлынули воспоминания только потому, что у нее уже пять лет не было мужчины.

– За что тебе дали титул? – спросила она.

Он оглянулся, и удивление, отразившееся на его лице, вызвало у нее улыбку.

– Тебя раньше об этом не спрашивали, да?

Он покачал головой:

– Это скучно. Героизм и смелость ни при чем.

Где он научился так самоуничижительно шутить?

Шона молчала, с любопытством ожидая его ответа, и уже решила, что он не станет отвечать, однако Гордон заговорил:

– Я экспериментировал с орудиями. Мне показалось важным увеличить точность боя. Зачем стрелять из мушкета, если не уверен, что попадешь в цель? Я пробовал разные диаметры стволов и техники зарядки, у меня кое-что получилось, и я научил этому своих людей.

Шона молчала, подозревая, что это не конец истории. Наверное, за эти годы он научился скромности. Хотя нет, в детстве он тоже не хвастался своими подвигами. В этом по крайней мере Гордон остался прежним.

Однажды он сломал руку: лошадь сбросила его, – но он тут же снова сел в седло. Эту историю она услышала не от Гордона, а от Фергуса.