Шотландская любовь
Шрифт:
Шона медленно положила руку ему на грудь поверх рубашки. Эту простую белую рубашку сшил почти невидимыми стежками аккуратный портной, добавил к ней костяные пуговицы… Мог ли тот портной знать, что под его рубашкой будет биться ровно и сильно такое отважное сердце? Мог ли он предугадать, что в один прекрасный день женщина захочет разорвать эту рубашку, презрев и его многочасовой труд, и дороговизну ткани?
«Люби меня».
Она часто повторяла эти слова, но никогда в подобной ситуации. Сейчас они прозвучали бы рискованно. Шона нежно коснулась щеки
Шона привстала на цыпочки и поцеловала его в эту ямочку.
Гордон прерывисто вздохнул, и она улыбнулась. Он чувствует то же самое, он оказался в ловушке собственной сдержанности. Оба они силятся разбить скорлупу, защищавшую тех людей, которыми они стали, от тех, какими когда-то были.
В груди у нее разлилось тепло – ее охватила неожиданная, ярчайшая радость. Она положила обе руки ему на грудь, скользнула пальцами к плечам.
– Никогда в жизни меня никто не целовал так, как ты, – негромко проговорила Шона, целуя его грудь сквозь рубашку.
Сердце Гордона колотилось так же бешено и быстро, как и ее собственное.
Он медленно наклонил голову, подождал, пока она поднимет к нему лицо, – и поцеловал. Какое новое, другое – и в то же время какое знакомое ощущение! У Шоны все внутри заныло от воспоминаний. Сколько часов они провели, познавая и исследуя друг друга?
Наверное, женщина никогда не забывает своего первого мужчину. Или первую любовь.
Шона молча расстегнула пуговицу на его рубашке – самую верхнюю.
Гордон накрыл ее руку своей.
Она посмотрела на него. В его глазах читалось предостережение – и что-то еще. Вспыхнувший голод.
Высвободив пальцы из-под его ладони, Шона продолжила свое занятие. Вопрос задан, и получен ответ, хотя никто не произнес ни слова.
Гордон наклонился, желая проделать то же самое с ней. Но ему предстояло расстегнуть шестнадцать пуговиц. Чудовищно, невозможно много!
Однако к тому времени как Шона закончила с его рубашкой, Гордон успел расстегнуть все шестнадцать…
Она взглянула на него два раза. В первый она еще уловила на его лице тень предостережения. Во второй – увидела потемневшие скулы и сжатые губы.
В минуты страсти он всегда становился таким.
Когда она расстегивала последнюю пуговицу, ее руки дрожали. Она прижала ладони к его обнаженной груди, потом подалась вперед – и поцеловала.
Гордон издал какой-то нечленораздельный звук, обхватил Шону за талию и привлек к себе.
«Да, целуй меня! Пожалуйста…»
Он слишком медлит. Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы. Сама.
Какой же горячий и мягкий у него рот… И какой искусный. Его дыхание – жизнь. Он тронул языком ее нижнюю губу – ласка-приглашение, ласка-намек. Воспоминания дарили столько же сладости, сколько и его руки, скользившие по ее коже.
Он потянул
Внутреннее напряжение, которое она испытывала, растаяло. Руки и ноги сделались ватными, губы – мягкими, а внизу живота растеклось мягкое, сладкое тепло.
Гордон снял с нее юбки и отбросил куда-то, не важно куда. Она возилась с пуговицами на его брюках и досадовала, что у нее не такие проворные пальцы. Он накрыл ее руку своей и отступил на шаг.
«Только ни о чем меня не спрашивай», – подумала Шона.
Иначе здравый смысл может взять верх, и тогда она снова станет осторожной и осмотрительной. Нет, не сейчас, не тогда, когда ей больше всего на свете нужно – это. Нужен он.
Но нет, Гордон сбросил обувь, расстегнул брюки и, не сводя с Шоны глаз, полностью разделся.
Нагим он выглядел еще прекраснее, чем семь лет назад. Война оставила ему на память шрамы, но также и отшлифовала его фигуру. Мускулистые руки и ноги, широкая грудь, тонкая талия. Ей до боли хотелось прижать ладони к его бедрам, заново познать изгибы ягодиц.
Но ее глаза были прикованы к его мужскому естеству, бесстыдно напряженному. Какое чудесное орудие наслаждений – и все для нее!
Пульсирующий жар между ее бедер сделался еще сильнее.
Шона медленно расшнуровала корсет. Она не спешила, дразнила и его, и себя. Гордон не двигался, только смотрел на нее. Его руки напряглись, когда она отбросила корсет. И вот она сняла нижнюю рубашку…
Обнаженная грудь с затвердевшими сосками ныла от желания.
Шона медленно сняла панталоны и осталась в одних чулках и туфлях.
Гордон шагнул к ней, но она покачала головой, смягчив предупреждение улыбкой.
Она сняла туфли и неторопливо, один за другим, чулки.
Гордон продолжал смотреть на нее. Она подошла к нему с улыбкой восторга и предвкушения на губах.
В мгновение ока она уже лежала на спине, на ворохе своей одежды. Он обнимал ее, зарывался пальцами в волосы, целовал бесконечно долго, отчего перед закрытыми глазами вспыхивали цветные пятна, дыхание сбивалось, а сердце пускалось в галоп.
Гордон губами прочертил дорожку от одного ее уха к другому, поцеловал нос и закрытые веки, подбородок, щеки… Раньше он никогда не говорил на гэльском, никогда не шептал ее имя с такой отчаянной страстью. Никогда не говорил «дорогая», отмечая словом паузы между поцелуями. А теперь он все это делал.
У нее на глазах выступили слезы, ресницы сделались мокрыми.
Она обвила его руками, ощущая всю силу мускулов, и в знак приглашения раздвинула ноги. Сегодня ей не хватит терпения для долгой любовной игры, для тягучих, томных поцелуев.