Шотландская любовь

Рэнни Карен

Она оглянулась на Фергуса. Ну как он не понимает? Или она виновата сама? Она снова остановилась и повернулась к нему лицом:

– Гордон сказал, что я нянчусь с тобой, как с младенцем.

Вдруг он прав?

Ее реплика его огорошила.

– Нужно было поговорить об этом давно, много недель, нет, месяцев назад. – Она вздохнула. – У меня нет никаких денег в банке, Фергус. Деньги кончились почти год назад. Их вообще нет.

– Не глупи. А твое наследство от Брюса?

– Нет никакого наследства, и не было, Фергус. Он умер, не оставив мне ни гроша. Я все распродала.

У меня осталась всего одна шляпка, сорочка с кружевом и фамильная брошь. Больше мне даже продать нечего. – Может, и стоило раньше признать всю тяжесть их финансового положения. – Если ты не согласишься продать замок, нам нечего будет есть. Все очень просто. Но мне не улыбается перспектива умереть здесь с голоду.

Шона зашагала вперед. Ей очень хотелось сейчас побыть одной. На сегодня с нее достаточно унижений. Хватит.

Глава 21

Шона страшно устала, но сон не шел к ней. Шорохи, лязг, отдаленные стуки – каждый раз, когда она погружалась в дрему, раздавался какой-нибудь неожиданный шум, и она снова просыпалась. Она пыталась понять, откуда эти звуки доносятся. Очень много лет она прожила вдали от Гэрлоха. Всегда ли в замке по ночам раздавались подобные звуки? Перестанут ли они беспокоить ее, когда она привыкнет?

Шона перекатилась на спину и уставилась в потолок. Возможно, не шум мешает ей заснуть, а собственные мысли…

Она занималась любовью с Гордоном. Она переступила через все приличия, пошла против здравого смысла и отдалась ему. Не на постели. Даже не на койке в маленькой хижине. На грязном полу. Да что говорить! Она бы с радостью сделала то же самое в поле, на вереске, хоть он и колючий…

Она до сих пор ощущала на коже прикосновения Гордона, и ей так и не удалось их полностью забыть. Что это означало? Мысленное прелюбодеяние? Брюс заслуживал лучшего. В самом конце, на пороге смерти, Брюс взял ее за руку, поцеловал костяшки пальцев и, собравшись с силами, улыбнулся в последний раз: «Спасибо». Это были его последние слова.

Ну как она могла так опозориться?

Все дело в Гордоне. С ним она всегда вела себя как дура.

Час или около того она еще ворочалась с боку на бок и, в конце концов смирившись с тем, что заснуть не удастся, села на постели. Луна заливала комнату голубоватым светом, создавая размытые тени. Шона встала, набросила на плечи халат и с масляной лампой в руке вышла за дверь.

Она пошла не в комнату Хелен, а в противоположную сторону и спустилась по черной лестнице на первый этаж. В обязанности компаньонки не входило развлекать ее в бессонницу.

Может, перекусить, выпить что-нибудь? Вдруг поможет глоточек виски? Если, конечно, Старый Нед не прикончил бутылку.

У подножия лестницы стояла непроницаемая, абсолютная тьма. Свет от лампы казался неестественно ярким, на противоположной стене дрожала ее тень. Шона взяла лампу в другую руку, чтобы тень оказалась за спиной и не создавала такого эффекта чужого присутствия.

Наверху спали восемь человек – даже девять, если Старый Нед не забился с бутылкой в какой-нибудь

угол на первом этаже, однако у Шоны было такое чувство, будто Гэрлох пустынен и в нем обитают только тени прошлого и призраки, и то, которое является лишь немногим…

Такая же плотная тишина могла бы висеть здесь три столетия назад, когда клан Имри пребывал в расцвете сил. Или двести лет назад, когда Имри могли содержать в достатке весь свой клан. Или даже сто лет назад, когда при принце Чарлзе численность клана уменьшилась, но он все еще считался богатым.

Шона услышала странный звук прямо по коридору и остановилась, затаив дыхание. Их деревянный дом в Инвернессе по ночам вздыхал и стенал, будто бы в темноте начинала петь каждая дощечка, но Гэрлох в отличие от него был сложен из камня. И если она что-то слышала, то это либо привидение – либо Старый Нед отправился на поиски очередной бутылки.

– Нед?

Шона замерла у входа в пиршественный зал. Тени разбегались от горящей лампы, как потревоженные мыши, но тишина стояла какая-то «неправильная».

Шона услышала высокий звук, похожий на первые ноты плачущей волынки. Ее плечи напряглись. Она снова позвала:

– Нед?

Никто не ответил, но Шона уловила движение. Что это было – промелькнувшая тень? Налетевший сквозняк?

Огонек светильника задрожал. Шона остановилась и прижалась спиной к стене. Ощущение, что что-то не так, сделалось еще отчетливее.

Ей хотелось поплотнее запахнуть халат и опрометью броситься наверх, в спальню. Но она стояла не шелохнувшись, пока не удостоверилась, что в темноте ничто не движется.

Но самообладания ее хватило не надолго: во мраке прямо перед ней раздался какой-то странный звук.

Кто-то находился в малой гостиной.

Если бы у Фергуса не болела нога, она позвала бы его. Или Хелен. Но нет, Хелен будет слишком напугана, даже если они пойдут смотреть вдвоем.

Возможно, всему виной ее разыгравшееся воображение и несколько тревожных ночей. Плюс сама атмосфера Гэрлоха – и вот она уже нафантазировала что-то, чего там нет и в помине.

«Шона, будь смелой».

Хотя вряд ли разговор с самой собой ей поможет. Интересно, мужчины тоже так делают перед битвой? Фергус, Гордон? Говорил ли себе Гордон: «Только не кричи, парень, не выставляй себя дураком»?

Шона почему-то не могла себе этого представить.

Она ведь последняя дочь клана Имри. Она обязана что-то сделать. Бегство – удел трусов.

Правой рукой Шона поплотнее запахнула халат, левую – с лампой – подняла высоко над головой и так двинулась в малую гостиную.

И тут какая-то тень выбила у нее из рук светильник. Последняя мысль Шоны была весьма забавной: интересно, она наконец-то повстречалась с призраками Гэрлоха – или ей самой предстоит вот-вот стать одним из них?

Кто-то горько плакал. Этот звук заполнял голову Шоны, пригвождал ее к месту. Как же ей хотелось, чтобы эта женщина наконец заткнулась…

И откуда здесь дождь?

Шона открыла глаза и обнаружила, что Хелен стоит на коленях рядом с ней и рыдает.

– О, Шона, только не шевелись.