Шпага Софийского дома
Шрифт:
Иван оторвался от жбана и уважительно посмотрел на собутыльника.
– Ты, я вижу, в торговле толк знаешь, - он с размаху хлопнул майора по плечу.
– Только я не переживаю насчет воску, не купят ганзейцы, купит Орден али свей. Так что проживем. Лишь бы по пути людишки лихие не напали, тати!
– Да, кстати, о татях, - оживился слегка захмелевший дознаватель.
– Я тоже в Новгород добираюсь, вместе с приятелем. Нельзя ль с вами?
В ответ Костромич радостно засмеялся и заверил, что таким хорошим людям, как его новый знакомец Олег, завсегда готов услужить и даже тому
– Много за провоз не возьму, деньгу московскую кинете - и все дела! обняв Олега за шею, пьяно кричал Иван.
– Поутру приходи на пристань, сговоримся.
Занятый весьма продуктивным разговором, Олег не обращал внимания ни на свою спутницу, ни на гулеванивших в корчме людей. Последних насчитывалось человек тридцать, а то и больше. Все они постоянно приходили-выходили, орали песни, ругались, целовались с размалеванными женщинами и временами били друг другу морды. В общем, бражничали.
Довольный собою, Олег Иваныч наконец решил, что пора и честь знать. Вставая, он вдруг вспомнил о своей даме, хотя, честно говоря, не очень-то и нужна была ему эта юная потаскушка. Он обернулся, так, больше по инерции, женщина все-таки, и никого рядом не обнаружил.
– Ну и черт с тобой, - махнул рукой.
– Баба с возу, кобыле легче...
Он бросил взгляд на противоположный край стола и медленно опустился на лавку. На широкой скамье, покрытой волчьей шкурой, распустив золотистые волосы по плечам и сжимая в руках большую глиняную кружку, сидела его неверная спутница и громко смеялась. Но вовсе не она привлекла внимание Олега. Рядом, на той же скамье, обняв смеющуюся девчонку за талию, сидел кровавый ушкуйник Тимоха Рысь. Почтительно подошедший к столу хозяин самолично наливал разбойнику пиво.
– Ну, дела, - покачал головой Олег Иваныч. Нет, он не боялся, что Тимоха его узнает. В корчме было достаточно темно, да и вид майор имел соответствующий: вряд ли кто из его прежних знакомых признал бы сейчас в этом бородатом мужике в потрепанном армячишке и рубахе-пестряди старшего дознавателя одного из питерских РУВД.
Тем не менее Олег Иваныч не был настолько пьян, чтобы полностью игнорировать возможную опасность. Сердечно простившись с Костромичом, он быстро прошел мимо Тимохи и, сбежав по крыльцу, оказался на улице... Светало. На востоке, за церковью, алела утренняя зорька. Над рекой струился редкий туман.
– Однако в какую же сторону идти?
– спросил он сам себя и вдруг услыхал позади чью-то легкую торопливую поступь. Обернулся...
– Куда ж ты пропал, кормилец?
Перед ним стояла недавняя спутница, юная "гулящая жёнка", и улыбалась. Улыбка у нее была ничего себе, приятной.
Ни слова не говоря, девчонка подошла ближе, встала на цыпочки и жарко поцеловала старшего дознавателя в губы.
– Пойдем в овсы, пойдем, ну?
– целуя, шептала она, увлекая за собою Олега. И тот не нашел сил сопротивляться.
У нее оказалось удивительно красивое тело, молодое, упругое, с набухшими колокольцами грудей.
А в искусстве любви девчонка оказалась столь искусной, что Олег Иваныч на время забыл, где находится.
Потом, лежа посреди овсяного поля, он смотрел в быстро светлеющее небо и
– Приходи еще, - поцеловав Олега в грудь, тихо попросила она.
– За реку, на Фишовицу. Там усадьба. Спросишь Тоньку-Заразу. Это я и есть. Придешь?
– Не обещаю, - честно ответил Олег.
– Кстати, а что это за крутой мен так настойчиво лапал тебя сегодня за столиком?
– Какой еще... Ах...
– Тонька прикусила язык и прижалась теснее.
– Это страшный человек, - прошептала она, - Тимоха Рысь, ушкуйник из Новгорода. Выспрашивал про богомольцев, кто там есть побогаче да куда путь держат.
– Ах, он смерд, холопья рожа!
– выругался дознаватель.
– Чаю, недоброе затеял, пес! А ну-ка, Тоня, с этого момента поподробнее...
– Боюсь я, боярин, - помолчав, призналась Тонь-ка.
– Тимоха сказал, ежели что - враз язык отрежет! Да ничего и не ведаю я боле. Иди лучше сюда, князь мой...
И вновь, уже в который раз, почувствовал Олег Иваныч еще не растраченный жар молодого Тонькиного тела.
– Еще... Еще, боярин... Еще...
– изгибаясь, страстно стонала девчонка.
А над овсяным полем вставало желтое летнее солнце. Солнце одна тысяча четыреста семидесятого года.
Поутру отправились на пристань, толковать с Иваном Костромичом. Груженые струги купца тяжело покачивались в темных водах реки, словно жирные беломорские нерпы. Люди купца сновали взад и вперед по перекинутым на берег узким дощатым мостикам, что-то таскали, приколачивали, смолили. Видно, готовились к отплытию...
Иван встретил гостей приветливо, налил по чарке твореного вина, угостил пирогом с рыбой. Столковались, как и просил купец, за одну московскую деньгу, что соответствовало половине новгородской или псковской, но при этом до самого Новгорода - на купецких харчах. Иван поскреб затылок, повздыхал притворно и широко улыбнулся - ударили по рукам...
Солнце немилосердно жарило плечи, когда Олег и Гришаня надумали возвращаться на двор отца Филофея. Струги отправлялись завтра, и нужно было успеть подкрепиться, выспаться да помолиться за добрый путь в церкви Успения. Иван Костромич проводил гостей до берега, похлопал Олега Иваныча по спине, наказав не проспать - отплывать намечалось поутру рано...
Уходя, майор кинул случайный взгляд на скопление людей у корчмы Кривого Спиридона. Кто-то что-то кричал, кто-то ругался вполголоса, кто - плакал. Олег стукнул себя по лбу, вспомнив, что так и не предупредил боярыню Софью. Это ведь о ней выспрашивал вчера ушкуйник Тимоха Рысь, больше не о ком. Кто тут еще из богатых богомольцев имелся-то?
Прибавив шагу, Олег Иваныч с Гришаней быстро зашагали по узкой дороге, тянувшейся меж заборами из покосившихся кольев, мимо корчмы с коновязью с привязанными к ней лошадьми в сбруе. Судя по более чем приличному виду коней, днем вертеп Спиридона Кривого посещали и вполне достойные люди. Видно, функции вертепа корчма начинала выполнять ближе к ночи. Совсем как некоторые заведения во времена Олеговой юности: вечером - ресторан, днем рабочая столовая.