Шпага Софийского дома

Посняков Андрей

– А ну, стой!

Резко развернувшись на месте, Олег увидел прямо перед собой того цыганистого, одноглазого... Одноглазый целился в него... из арбалета!

– Ну ни фига ж себе, бомж позорный!
– удивился Олег Иваныч.
– Вот сукин кот... А ведь сейчас выстрелит, сволочь.

"Сволочь" выстрелить не успела...

Внезапно ойкнув, одноглазый схватился за шею и с хрипом рухнул прямо в костер. В шее его торчала рукоятка ножа...

– Хороший ножик был у Тимохи, - неслышно вышедший из-за сосны мальчишка с силой вытащил нож из шеи убитого.
– Теперь и мне послужит. Здорово ты их, боярин!
– посмотрев на состояние Тимохи и Митри,

уважительно произнес пацан.
– Однако, время... Сейчас подчистим тут все.

Поигрывая ножом, пацан подошел к лежащему Митре.

Ну, дела-а-а, блин! Целые делища! Олег Иваныч не верил своим глазам. Даже был несколько шокирован! Даже весь чих пропал!

Даже...

Этот тщедушный белобрысый подросток только что, на его глазах, убил человека - пусть бандита, но все же - и теперь явно собирался перерезать горло еще одному, а то и двоим... Ну и дела.

– Стой, стой, парень!

Бросившись к пацану, Олег схватил его в охапку и отшвырнул прочь от Митри. Быстро вскочивший на ноги пацан удивленно зыркнул на него синими, враз ставшими злобными глазами.

– Ты что же это, кормилец?
– сжав губы, прошептал он и, сжав в руке нож, бросился на Олега.

– Псих!
– отбирая от мальчишки нож, убежденно произнес Олег Иваныч. Да и все они тут - психи. А ведь и правда психи!

– Ну, ты... Не очень-то кулаками махай, а то враз руки пообрываю, чистильщик хренов!
– усадив мальчишку на землю, Олег Иваныч сильно хлестнул его по щекам. Может, хоть так в чувство придет, а то налетает, словно раненый коршун.

Ну вот, вроде успокоился.

– Мир?
– Олег Иваныч протянул мальчишке руку и улыбнулся.

Тот исподлобья взглянул на него, недоверчиво хмыкнул... и тоже растянул губы в улыбке:

– Мир, кормилец!

– Брянский волк тебе кормилец, - сплюнул Олег Иваныч.
– Насмотрятся на ночь всяких "Иванов Васильевичей", потом ходят, выпендриваются.

Где-то внизу по реке послышались крики. Пацан вздрогнул и прислушался.

– Уходить надо, боярин!

– Ох, сказал бы я тебе...
– обидевшись на "боярина" , покачал головой Олег.
– Сейчас сюда люди придут. Очень может быть, участковый. А у нас, между прочим, труп... даже два, ежели считать и того, что со стрелой. Я, конечно, скажу...

– Какие ж это люди, боярин?
– перебив, грустно усмехнулся пацан. Шильники это! Воры! Шпыни ушкуйные!

– Шильники какие-то... А может, лесорубы? Те самые, твари лесовозные? Тогда совсем плохо, тогда рвать надо, иначе дорого мне обойдутся эти трупешники. Свидетель-то совсем никакой - псих, одно слово. Хм... Шильники...
– бормотал про себя Олег Иваныч.
– И что за слово такое? Санитары, что ли? Ну, они-то как раз тебе и нужны, судя по всему. Ну, блин, попал! Ни Рощина, ни мотоцикла, сам чуть не убился. Сижу теперь тут, в компании трупов, раненых и сумасшедшего психа!

– Уходим, боярин, ну же!

Мальчишка схватил Олега за руку и потащил в лес. Махнув рукой, старший дознаватель последовал за ним, здраво рассудив, что лучше уж лес с психом, чем поляна с трупами.

Олег Иваныч проснулся от ощущения резко навалившегося тепла. Открыв глаза, вздрогнул и никак не мог врубиться спросонья, что он вообще здесь делает - на траве, в зарослях орешника и рябины. Господи! Да ведь...

– Здрав буди, боярин!
– выбрался из кустов вчерашний пацан-псих. Светлоголовый, синеглазый, в странной длинной рубахе навыпуск, какого-то непонятного синевато-малинового цвета. На ногах парня красовались...

не поймешь - что. Что-то похожее на лапти, только кожаные, с многочисленными ремешками. За пояс из узорчатой ткани с металлическими бляшками был небрежно засунут длинный нож с костяной рукоятью. Тот самый, которым...

– Что главой качаешь, кормилец?
– усмехнулся пацан.

Олег Иваныч поморщился - опять эти дурацкие слова: боярин, кормилец... Да и на "ты". Нет, конечно, подростки все непосредственны, но не до такой же степени, чтобы тыкать абсолютно незнакомому взрослому.

– Зови меня просто Олег Иваныч, - вздохнув, посоветовал Олег и, в свою очередь, поинтересовался именем неожиданного знакомца.

Тот представился тоже как-то странно: "Вольный слуга софейский Григорий, Федосеев сын, Сафонов". Вот так-то. Не просто Гриша Сафонов, а Федосеев сын. Да еще какой-то "слуга софейский"! Нет, ну точно - псих! Интересно, а чего такого от него хотели вызнать?

– И сам не знаю, бо... Олег, свет Иваныч, - пожал плечами Гришаня (так он разрешил себя называть), - догадываюсь только...

Историю, в двух словах изложенную "софейским слугой" Гришаней, Олег Иваныч что-то не очень и понял. Какой-то "Онисифор-инок да Пимен, софейский ключник"... опять - софейский! Вот с этим Онисифором и прибыл сюда Гришаня, аж из Новгорода, зачем - то Онисифор знал да Пимен.

– Он ведь мне ничего и не говорил, Онисифор-инок, - потянулся Гришаня, - так ведь и я не в сенях найденный, смекнул, что к чему. Злато-серебро Пимен-ключник с Онисифором, взалкав, ищут! А еще иноки... То злато, что вез с Заволочья софейский ушкуйник Олекса. Вез, да не довез, напали лихие люди, шильники, всех поубивали, а злата-серебра не нашли схоронил его где-то Олекса, как чувствовал. Онуфрий Ноздря из всех ушкуйников один упасся, возъявился в Новгороде, пришел в храм Святой Софии, ко владыке Ионе. Однако до Ионы так и не дошел - Пимен перехватил, ключник. Отправил Онуфрия восвояси, ко владыке бросился, рек: надобно, мол, побыстрее обонежские списки составить - сколько кто чего должен Софейскому Дому, в общем, послал Онисифора, со людьми софейскими, из коих всех Онисифор со списками в обрат отправил, одного меня с собой взял, потому как места мне тутошние знакомы, а на Спасском погосте Шугозерском - дядька мой живет своеземец Мефодий...

Гришаня замолк вдруг, напряженно вслушиваясь в утреннюю тишину леса. В кустах пели жаворонки и еще какие-то птицы, рядом, под самым Гришаниным носом деловито жужжал шмель.

– Когда отъезжали, слух по Новгороду прошел, будто Онуфрий Ноздря живота лишился, - отмахнувшись от шмеля, тихо промолвил отрок.
– Утоп, грят, по пьяни в Волхове. А третьего дня эти появились, - Гришаня сплюнул, Окаянные - Тимоха Рысь у них за главного, да еще Митря Упадыш Козлиная Борода, да Ондрюха Цыганский Рот. Тот, кого я ножиком... Зря ты не дал остальных прирезать, боярин, ой, зря! Намучаемся еще с ними.

Выслушав, Олег Иваныч с сожалением посмотрел на Гришу. Вот ведь как случается, вроде умный парень, а псих! Полный шизофреник. Хотя, может, в чем-то его рассказ и соответствовал истине, по крайней мере в том, что касалось "лихих людей шильников". С ними-то и сам Олег Иваныч столкнулся, не далее как вчерашним вечером. И весьма близко столкнулся...

Внимательно посмотрев на задумавшегося Олега, Гришаня вдруг упал на спину и принялся громко хохотать, приложив к животу руки.

– Обувка у тебя смешная, Олег Иваныч, - сквозь смех пояснил он.
– Да и порты. А про рубаху уж и молчу!