Шпага Суворова
Шрифт:
– Тетя Дуся! Не надо...
– прервала ее, покраснев до ушей, Клавдия.
– Проходи-ка, милая, вперед с Еленой Андреевной. Вы обе молодые - так шагайте быстрее, не мешайте.
Клавдия недовольно посмотрела на мою спутницу и, взяв под руку учительницу, быстрым шагом пошла вперед.
– Прошлым летом, - продолжала женщина, - парнишка малый тонул у нас в озере, в Каменном; ногу, что ли, у него свело. Так она первая бросилась. Чуть сама на дно не пошла, а парня вытащила. Такая деваха, ну вылитый отец!
Мы прошли
– Ты все-таки скажи: что делала здесь?
– спрашивала ее учительница.
– Я дуб искала, Елена Андреевна.
– Какой дуб?
– Тот, о котором вы рассказывали.
– Что-то ты выдумываешь, Клавдия!
– Нет, Елена Андреевна, правду говорю. Искала в Александровке заколдованный дуб.
– Какой там еще "заколдованный"?
– Да вы сами читали на уроке: "Златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом".
Учительница улыбнулась.
– Нашла?
– спросила она.
– Нашла! В четыре обхвата будет. Только кота не видела, и цепей на дубе нет, - сказала, смеясь, Клавдия.
– Елена Андреевна! Сводите ребят к этому дубу всем классом. Ведь вы обещали, только не знали, где он стоит. Я теперь знаю. Он большой, широкий - все под ним поместимся. Мы сядем под дубом, а вы нам расскажете, как люди раньше в Каменке жили, как они эти дубы сажали. Хорошо?
Мы подошли к Каменке.
Дома стояли в один ряд; и у каждого дома росло по вековому дереву.
Дед Антон рассказал, что Каменку возвели в давние годы и расселили в ней вышедших на покой семейных солдат Суворова.
– А вон там, у самого озера, на высоком берегу, стоит окруженный елями дом. Его построил внук Суворова Александр Аркадьевич спустя сорок лет после смерти своего знаменитого деда.
В нем в свое время доживали век престарелые солдаты, суворовские чудо-богатыри. Теперь там школа.
Переночевав у председателя сельсовета, я с утра пораньше поспешил на почту.
Председатель посоветовал мне, не теряя времени, повидаться с сельскими почтальонами.
– У них вся округа в руках!
– смеялся он.
– Обо всем первыми узнают почтари. Я по утрам, пока газету получу, с почтарями беседую. От них получаю полную сводку местных событий.
Сельские почтальоны, ходившие по деревням, конечно, многое знали об этих местах. Они могли оказать мне помощь.
На лавке у почтового отделения сидело несколько стариков. Среди них был наш вчерашний спутник. Подсев к ним, я угостил их папиросами. Мы разговорились.
Почтари уже знали о моем приезде в Каменку. Заговорили о Суворове.
Дед Антон обратился ко мне, как к старому знакомому. Он всю свою жизнь прожил в Кончанском и Каменке, хорошо знал эти места и говорил с гордостью:
–
Последние слова дед Антон произнес так, точно сам жил в Кончанском в одно время с опальным полководцем и вместе с ним переживал глубокую обиду от сумасбродного царя.
– А за что не любил?
– продолжал дед.
– За прямоту, за смелость, за то, что правду ему в глаза говорил, а не лукавил, как другие.
– Дед Антон сокрушенно покачал головой и пояснил: - Завел новые порядки. Царь-то русский, а мундир хотел надеть на всех прусский. Все наше, русское, стал палками выколачивать, солдат, служивых совсем забил. Чуть что не так палки, Сибирь! Всполошился Суворов. "Караул!
– закричал.
– Чудо-богатырей моих вконец забили! Они штурмом Измаил брали, турков сам-пять, сам-десять в сражениях побеждали, а их палками! За что русского человека бить?" Так царю и высказал. Рассердился царь на Суворова, в Кончанское его сослал, в леса дремучие. И с ним полсотни солдат старых, самых беспокойных, тех, что с ним в походах лет по тридцать отшагали. Солдаты бравые! Потомство их до наших дней дошло.
Старик закончил свой рассказ и стал раскуривать затухшую папиросу.
Почтари зашумели, одобрительно кивая головами, - вот, мол, какой у нас дед Антон.
– Да, живучи солдатушки оказались, - вступил в разговор другой. Григорьевы вот! А еще Пушкаревы - от пушкаря суворовского пошли. И еще наберутся... И вещички найдутся разные от суворовских дней.
Высоченного роста почтарь рассказал, что в Каменке, у старого колхозника Ивана Григорьевича Григорьева, хранится портрет Суворова.
– В большом почете он у хозяина. Это такая вещь, скажу я вам, говорил мне старик, - больших денег стоит. Художественная картина!
Этот почтарь и привел меня к Ивану Григорьевичу.
В чистой горнице на почетном месте висел в добротной раме портрет полководца, написанный масляными красками. Раму портрета украшали полотенца, расшитые по краям красными петухами.
Передо мной была хорошо выполненная копия портрета известного художника начала девятнадцатого века.
Он изобразил Суворова в мундире, при орденах, с маршальским жезлом в правой руке. На втором плане, в глубине, были видны, словно в тумане, русские войска.
Хозяин избы, старый колхозник, такой высокий и широкоплечий, что изба казалась ему тесной, рассказал:
– Я старый солдат, еще в четырнадцатом с германцем воевал. И отец мой солдат - против турок ходил, и дед солдатом был - тоже с турком воевал. А отец моего деда считался самым главным солдатом в нашей семье. Он у Суворова под началом состоял и в Кончанское с ним пришел. С тех пор мы и живем в здешних местах.
В избу вошла тетя Дуся. Это она вчера по дороге в Каменку говорила со мной о Клавдии.