Шпион по найму
Шрифт:
— Ладно, доктринер, пока по-твоему. Но ведь у тебя проблемы сейчас?
— Почему так решил?
— Сорок минут опоздания со связью.
— Ефим, встречаемся через три с половиной часа в доме, законсервированном на ремонт, напротив исторического музея. Такой там один. Дверь будет открыта. Входи и — все. Поднимешься на третий этаж. Осторожней, это развалины.
Я вдавил рычажок отбоя и набрал номер Марины в Пирита.
— Алло, алло! Я вас слушаю, — ответил почему-то по-русски Рауль Бургер.
— Рауль, как дела? — бодро спросил я.
— Вот пропащая
— Ты извини, — стараясь звучать не слишком заискивающе и лицемерно, сказал я. — Звоню из автомата. Попроси к телефону Марину на пару слов, пожалуйста.
— Ее нет. И не будет, наверное, до завтра.
Он сделал паузу, прокашлялся и добавил:
— Откровенно говоря, я полагал, что вы… э-э-э… предпринимаете какие-то совместные шаги. Разве нет?
Мне показалось, что он действительно волнуется.
Я провел ногтем по мембране, симулируя помехи, затем, стараясь придать голосу оттенок раздражения, крикнул пару раз «алло!» и разъединился.
Оглядев улицу в оба конца, я юркнул за дверь полуразрушенного дома. Тяжелую, резного дерева створку со множеством заклепок на тронутых ржавчиной петлях я оставлял с отодвинутым засовом.
На лестничной площадке бывшего третьего этажа трехцветная скотинка муркнула и изогнула в истоме белое брюшко, в которое тыкались лоснящиеся тушки котят. Воду из крышки от объектива она выпила. Я поставил рядом прихваченное из «Каролины» блюдечко из-под чашки с кофе, нацедил из пакета молоко и подсунул под розоватый носик. В крышку от объектива насыпал кошачьего корма, купленного в лавке возле «Каролины».
— А где же сама гадишь? — спросил я роженицу, которая закусила молоко каплей какашки из-под слепыша.
Она выгнула спинку и рухнула к котятам снова.
— Что, ведьма, нарожала чертей? — проворчал я. — Разводишь безотцовщину? Потаскушка! И не стыдно? Ай-яй-яй…
Мне не хватало того, что называется бытом. Который бы меня немного заел. Полторы недели мотания по городам и весям, в самолетах и на машине, бездомность, питание кое-как, да ещё передряги, связанные с личной безопасностью, — все это не лучшее времяпрепровождение. И ещё меня беспокоил желудок. Проблема надвигалась неумолимо, как судьба.
Минут через двадцать я увидел в оконный пролом, как Тармо, выйдя из музея, медлит и озирается, хотя было приказано сразу же идти к машине. Осматривался он долго. И потащился на автостоянку походкой человека, готового в любой момент повернуть куда-нибудь еще. Так он и сделал. Потоптался у таксофона и вдруг переместился под его пластиковый козырек.
Я схватил бинокль. Набор цифр, который делал Тармо, повторял телефонный номер, по которому несколько минут назад звонил и я. Бармен получил, очевидно, тот же ответ от Рауля.
Нарушение инструкции требовало воспитательного воздействия.
Я нагнал Тармо почти у «Форда».
Он протянул клочок туалетной бумаги, на котором значились дикие, на мой взгляд, цифры. Чико заложил под сливным бачком едва ли не меньше ста граммов тротила. Принимая во внимание
— Ты верно списал показания прибора?
— Фирма веников не вяжет, а если вяжет, то фирменные, — сказал Тармо развязно. — Я свободен?
— Ты звонил сейчас? — спросил я.
— Звонил, — сказал он. — Знакомой.
— И она подтвердила обещание отдаться со скидкой двадцать процентов?
— Тридцать… Вам-то что?
Я влепил ему затрещину. И, предвидя, что он бросится бежать, одновременно сделал подсечку. Смотритель стоянки решительно, убыстряя шаг, направился ко мне.
Я приподнял Тармо за воротник, резко и незаметно боднул в нос так, чтобы пустить кровь, и положил на асфальт.
— Что тут происходит? — спросил смотритель. В узко поставленных глазах светилось извечное желание дурака видеть во всем и везде порядок.
— Приятель подвыпил, дома не ночевал, перенапрягся, пошла кровь из носа… Думаю, давление не в норме. Его жена просила найти и доставить домой. Всегда так. Извините, я сейчас его увезу.
— Как не стыдно, молодой человек!
Тармо захлебывался кровью. От боли он почти потерял сознание.
— Вот видите, — сказал я смотрителю. — Сейчас увезу. Не надо историй, пожалуйста.
Я не хотел, чтобы бармена увидели в моей машине. В мой новый личный план входило намерение оставаться в ближайшее время в полном одиночестве. По крайней мере, внешне. И потому место Тармо — в багажнике «Форда».
Смотритель, не удивившись просьбе, помог перевалить обмякшего парня в багажник. Я сунул блюстителю порядка десятку.
— Вот что, сукин сын, — сказал я, наклонившись над Тармо. — Лежи тихо. Бока останутся целыми, если примешь позу зародыша в материнской утробе…
Обивку багажника жаль, конечно. Помимо крови, на серый ворс стекала грязь с корейских кроссовок Тармо.
Он пришел в себя.
— Что вы хотите? Ну, что вы теперь хотите?
— Тармо, кому ты звонил из таксофона?
Я хотел, чтобы он назвал Марину. Ответ превратит его в предателя. Если не полностью, то хотя бы наполовину этот компромат подчинит его мне. Кроме того, Тармо считался неплохим фотографом в маринином «Le Milieu». Он выставлял в галереях и печатал в журналах полупорнографические сюжеты. С моделями расплачивался наркотиками. Отсюда, наверное, и новаторство в его композициях, о которых столько болтали. Для меня же это значило только одно: для работы с моделями на наркоподогреве Тармо должен располагать где-то в Таллинне скрытым помещением, то есть собственной подпольной студией и фотолабораторией. Лучшей берлоги с лучшим оборудованием, нужными мне, трудно представить.