Шпион Темучина

Посняков Андрей

– Во-первых? – вскинул глаза Гамильдэ-Ичен.

– Есть еще и во-вторых, – нойон подмигнул парню, – Темучин вовсе не собирается ждать наступления врагов. Ударит первым!

Потрескивая, горел костерок, на аккуратно сгребленных чуть в сторону углях, шипя, жарилась утка. Эх, еще б арьки… Почти классическая картина – «Охотники на привале».

– Не понимаю, – отломив аппетитно пахнувшее дымком крылышко, Баурджин откусил кусочек, прожевал и, блаженно прищурившись, продолжил: – Не понимаю, почему в бортохо никто не возит арьки? Сколько мы

уж ездим на чужих конях, а в баклагах все одна вода.

Юноша разразился смехом:

– Ну, ты и сказанул, нойон! Чтоб тебе еще и арьку возили… Арька, она такая вещь, что только нальешь – и сразу не будет. Какой смысл наливать ее в бортохо? Лучше уж набрать воду. Что же касается арьки, так ею в любом кочевье можно побаловаться, и не в седле, а на мягкой кошме, в компании достойных мужчин и пылких чернооких красавиц!

– Вай, молодец, хорошо сказал! – захохотал Баурджин. – Особенно – про мягкую кошму и пылких чернооких красавиц. Кстати, почему чернооких? Тебе зеленоглазые что, не нравятся?

– Нравятся… – застенчиво улыбнулся парень. – Только ведь их мало, зеленоглазых, чернооких – куда как больше.

Так вот, на сон грядущий, беседовали о приятном. Потом улеглись – по очереди, у чуть притушенного костра, так чтобы угли не горели красным зловещим светом, а лишь бягряно мерцали, распространяя тепло – шаяли. Бросили жребий, дежурить первому выпало князю.

– Вот, всегда так, – заворчал Гамильдэ-Ичен. – Впрочем, я не в обиде.

– Ложись, ложись, – нойон усмехнулся, – и спи себе спокойно и крепко.

Юноша не стал спорить, улегся у костра, подложил под голову седло, укрылся попоной и сразу уснул, едва только закрыл глаза.

Немного посидев у костра, Баурджин поднялся, походил рядом, прогоняя холодом сон, потрепал пасущихся лошадей, полюбовался на звездное небо… и вздрогнул: показалось, будто где-то в кустах хрустнула веточка. Нойон тут же затаился, прислушался… Нет, больше никаких звуков не было, лишь где-то далеко, за сопкой, раздался вдруг одинокий вой. Волк? Или, скорей, шакал? А черт с ним, кто бы ни был.

Чу! Снова треск!

И кряканье утки… тьфу ты, черт, напугала. Ну-ну, хлопай крыльями, лети в свои камыши, не то живо подстрелим тебя, запечем на угольях… Вот, полетела…

Потом вдруг встревожились лошади. Фыркали, поводили мордами, в общем, вели себя беспокойно. Медведь, что ли, бродил где-то рядом? Нет, медведь вряд ли, скорее волки. Так волки бы выли. А, с другой стороны, на человека кони бы так не реагировали. Да кто же там бродит?

Раздув головню, Баурджин прошелся вокруг лошадей, отгоняя возможных затаившихся за кустами зверюг:

– Прочь, прочь пошли, прочь!

Подойдя к берегу, с размаху швырнул головню в камыши. Булькнуло. Баурджин покачал головой – а сегодня теплая ночь. Даже льда у берега не было, не намерз. Да, тепло… Наверное, завтра погода изменится, пойдет дождь или мокрый снег. Неплохая погодка для беглецов. Хотя – от кого теперь бежать-то? Все, отбегались. Завтра

начинаются зимние кочевья подвластных Темучину родов, там как родных примут. И свое кочевье рядом – Джэгэль-Эхэ, Алтан Болд и Жаргал, дочка. Как они там? Наверное, хорошо, сытно, ведь все-таки – осень. Да и не жаловались никогда в кочевье Баурджина-нойона на голод, хозяйствовали интенсивно – держали и лошадей, и коров, и овец, даже кое-где сеяли просо. И лес в сопках не так далеко имелся – а там и дичь, и ягоды, и орехи. Что и говорить, удобные места пожаловал Темучин под кочевье, очень-очень хорошие земли. И вот их-то, вместе со всеми прочими, ярится отобрать Гурхан-Джамуха, чтоб ему ни дна, ни покрышки!

Баурджин снова прислушался, обошел лошадей и спящего товарища. Вроде бы успокоилось все. Ничто больше по кустам не трещало, да и волк (или шакал) перестал выть за сопками. Может, сюда пошел? Ага, на костер и запах людей? Вряд ли.

Посмотрев на луну, нойон разбудил Гамильдэ-Ичена и, завалившись под нагретую попону, сразу же погрузился в сон… Быстро закончившийся от толчка.

– А? Что? – вскочив на ноги, Баурджин первым делом выхватил из ножен саблю.

– Ничего, – напряженным шепотом отозвался юноша. – Кто-то ходит рядом. Вон там, за кустами. Видишь, нойон, где сороки?

– Вижу. – Баурджин всмотрелся в предутреннюю туманную морось.

Ну да, ну да, и в самом деле, потеплело ночью – погода сменилась на пасмурную, заморосил мелкий противный дождичек. Да, и сороки над дальними кустами кружили – их уже не только слышно было, но и – светало! – видно.

– Вряд ли это погоня, – усмехнулся нойон. – Впрочем, давай-ка пойдем проверим. Ты с той стороны, а с этой.

Гамильдэ-Ичен, кивнув, перекинул через плечо лук, запоздало пожалев об оставшемся у предателя Сухэ ноже.

Они кружили по кустам примерно с полчаса и за это время обнаружили лишь слабые следы копыт. Хотя – свежие. Причем было не ясно – то ли этот неведомый следил за беглецами, то ли так, проезжал своею дорожкой.

– А и черт с ним, – махнул рукой Баурджин. – Уехал и уехал. Да и нам, кстати, пора.

Оба вернулись к костру и принялись собираться. Положив на коня попону и седло, Гамильдэ-Ичен нагнулся за остатками утки – так ведь вечером и не съели всю, уж больно оказалась сытной.

– Ну и дела! – удивленно воскликнул юноша. – А утку-то нашу слопали!

– Конечно, слопали, – подойдя ближе, усмехнулся нойон. – Ты что, чужих следов не заметил?

– Ах да, – Гамильдэ-Ичен пристыжено замолк – ведь и впрямь, не заметил, что тут скажешь?

Интересно, кем был сей непрошеный гость? Кем бы ни был, ясно одно – точно не из погони. Наверное, какой-нибудь местный голодяй.

– Эй-эй! – негромко позвал Баурджин. – Понравилась хоть утка-то?

Ответом была тишина, и лишь все так же уныло моросил дождь…

И пара тяжелых стрел ударилась в землю, рядом с конями. И чей-то насмешливый голос велел бросить оружие в траву…