ШРАМ: ОБРЕТЕНИЕ АДА
Шрифт:
Джина, мало того, что была американкой (а эти господа, стоило пропасть кому-то из их роду-племени сразу были готовы объявить кого угодно террористом и похитителем), являлась и одним из наблюдателей Международной Федерации Научных Исследований. Так что теперь могли назреть крайне серьезные неприятности. Гибель Павла так-сяк еще укладывалась в печальную, но, увы, неизбежную статистику «несчастного случая», а вот Джину следовало беречь как зеницу ока. Беда была лишь в том, что ретивая американка сама так и лезла в самое пекло, немало не заботясь о печальных последствиях для себя и других. Воспитанная на почве феминизма
В самом печальном случае всю шарашку Комарова могли просто разогнать к такой-то матери по разным отделам или вообще отправить на «большую землю», а его самого — снова в подручные к Сахарову, оборудование вывезти, а на месте комплекса лабораторий устроить, скажем, базу тех же военных. Правда, Комаров искренне надеялся, что до такого не дойдет. Но выволочка от руководства, куча бумаг-отписок, беседы с военными, поисковыми отрядами и разными деятелями, включая юристов и агентов страховых компаний, ему обеспечены. От этого уже не увернуться.
Военно-десантный «МИ-24» сейчас нес самого Комарова, майора Литвинова и пятерых бойцов сопровождения к предположительному месту пропажи ученых. Конечно, начальник сектора лабораторий мог просто отправить поисковую группу, а сам сидеть и ждать результатов поиска, но среди обслуживающего персонала уже потихоньку творилось черт знает что. Сразу же пошли закулисные шепотки: «нас туда на смерть посылают за материалом, Комаров сам только отчеты составляет, люди гибнут — ему все равно, у него связи в Москве и Новосибирске, отбоярится». Чтобы не мозолить глаза сотрудникам, перед которыми — чего греха таить! — Комаров чувствовал себя виноватым, да и откровенно ради поднятия собственного авторитета руководитель решил лично участвовать в поиске. И теперь, не сознаваясь себе открыто, начинал жалеть об этом.
Да, он прекрасно знал, что очень рискует. Да, ему было известно, что в Зоне пропадают даже вооруженные до зубов отряды военной элиты спецназа. Тем не менее, будучи осторожным человеком, Комаров не желал быть трусом и теперь, наполовину бравируя, но в глубине души весь трясясь от ужаса, сам сидел в металлическом чреве винтокрылой машины.
А внизу медленно плыла Зона. Разрушенные, обращенные в руины поселки и какие-то строения, пустоши, рощи и холмы. Сквозь вой вертолетных турбин снаружи не пробивалось ни единого звука, но ученый отчего-то был уверен: там, внизу, царит тишина. В животе сгустился мерзкий, холодный ком ужаса, периодически ворочавшийся там скользкой жабой. «Если вернусь живым, — мысленно пообещал Комаров, — то, с первой же оказией, схожу в церковь и поставлю свечку. Господи, только помоги вернуться!» Наверное, примерно также думали-молились и Павел с Джиной, уходя в последнюю для них экспедицию.
Через несколько часов после их ухода грянул небывалый по силе и продолжительности Выброс, который смогли отметить приборы только буквально за полчаса до его начала. Ни в какие рамки и попытки предсказания, прогнозирования катаклизмов он не укладывался, Зона просто решила почудить и лишний раз доказать всю тщету попыток ее предугадать. Вряд-ли ученые и проводник угодили под него — скорее всего, успели спрятаться. Комаров отлично знал: между первыми признаками Выброса и его непосредственным началом стабильно есть минут пять-семь, а за них, если хочешь
Хотя нынче было иначе. Мало того, что Выброс оказался спонтанным, он еще и навалился резко, внезапно, так, что обитатели комплекса едва успели удрать в лаборатории, и система защиты герметически запечатала помещения. Обошлось без жертв, но, в принципе, они вполне могли быть, находись кто-то за периметром лагеря. Но Павел и Джина были не одни. Уж Шрам-то не мог так опростоволоситься, чтобы пропустить приближение катаклизма. Говорят, те из бродяг, кто провел в Зоне хотя бы несколько месяцев, уже могли интуицией, нюхом чуять смертельные опасности.
Тогда что же там произошло? Что?
Вертолет заложил крутой вираж, от которого сразу же ватной глухотой заполнились уши. Комаров несколько раз судорожно сглотнул, крепче уцепился за поручни.
— На посадку идем, — в самое ухо крикнул ему Литвинов.
«Слава тебе, господи, — мысленно усмехнулся ученый, — наступает момент истины…»
Массивный корпус машины вдруг затрясло, раздался дробный рокочущий звук. Комаров сначала перепугался, что вертолет угодил в какую-то воздушную аномалию и теперь собрался камнем рухнуть вниз, но мгновением позже сообразил: это просто заработала автоматическая пушка, расчищая внизу место для посадки и десанта от местной нечисти.
МИ-24 кружил над поляной, поливая ее шквалами свинца и стали. Комаров, обернувшись к квадратному иллюминатору, пробовал хоть что-то разглядеть там, но не смог. Только причудливые, хаотично мельтешащие тени. Боевая машина скоро пошла на посадку, стрельба прекратилась, военные сразу же подобрались, быстро проверили оружие, напротив двери занял место один из бойцов с массивным пулеметом наизготовку. Если даже какая-то досужая тварь ринется сбоку на открывшуюся дверь, ее встретит убийственный ливень пуль.
Но обошлось. В атаку никто не полез, хотя на небольшой поляне там и сям валялись растерзанные очередями вертолетной пушки кровавые трупы собак. Много. Комаров даже на первый взгляд насчитал их добрый десяток, это при том, что слепые псы — твари хитрые и наверняка при звуках стрельбы и винтов ломанулись кто куда, спасая жизнь. Здоровенная была стая.
— Туда, — махнул рукой Литвинов, указывая направление, и поисковая группа двинулась вперед.
Комаров шел в середине цепочки, постоянно оглядываясь по сторонам. Страх уже не мучил его — он превратился в постоянное и неотъемлемое чувство, как глухая, постоянная боль, скажем, в сломанной ноге. Организм упрямо выдает в мозг через нервы сигналы о серьезном повреждении, но разум понимает: сейчас это никак не исправить и никуда не деться, поэтому проще не обращать на это особого внимания, пока еще можно терпеть. Будет нельзя — примем меры.
Долгий, протяжный вой пробуравил воздух, раскатился и медленно затих, порождая эхо.
— Псевдопес, — нервно усмехнулся сухим, хрящеватым лицом Литвинов, — нас чует, падла, но боится лезть. Знает, что нас много и хорошо вооружены, вот и бесится, пугает.
Комаров ничего не ответил, а просто представил, как вчера этой же тропкой шли Шрам, Павел и Джина. И как наверняка тоже выли вдали хищные твари, шуршала сухая трава под ногами, каркали вороны, рассевшиеся на деревьях, и тускло светило через пелену туч скупое осеннее солнце. Представил — и по коже пошли мурашки.