Шрамы на сердце
Шрифт:
— Мы же договорились. Ты не будешь приставать ни к нему, ни ко мне. Сегодня у него не работает рука, завтра другая. Через пару дней он не сможет встать. Через пару недель его сердце начнет покрываться зеленой коркой. Тебе хотелось бы писать об этом книгу?
Виктор покачал головой. Эмиль поставил его на землю. Вены на шее профессора вздулись от гнева и усилия.
— Вот и замечательно, — Эмиль поправил воротник Виктора и похлопал его по плечу. — Не забывай, что в любой момент можешь оказаться за бортом. Тише воды, ниже травы. Договорились?
Виктор
— Замечательно, — Эмиль открыл дверь автомобиля, приглашая Виктора присесть, — я рад, что мы нашли точки соприкосновения и мило поговорили.
— Не стоило, — проговорил Матвей, когда Эмиль вернулся за руль, — но, спасибо, за внимание.
— Всегда, пожалуйста, — проговорил Эмиль, и, смахнув с лица капли летнего дождя, двинул машину.
— Твоя дочь… Как она?
— Какое-то время она была полностью парализована. Но вчера она начала шевелить руками и ногами. Появился аппетит. Ела сама. Но волдыри и корочка не сходит.
УАЗ проехал мимо очередной заброшенной деревни. Окна и двери были заколочены широкими досками. На фасаде разваливающейся церкви росла трава. Небольшая воронья стая кружила над несколькими соснами у одного из домов. Съехав с дороги, Эмиль заглушил двигатель.
— Привал. Минут двадцать, — сказал он. Выйдя из машины, профессор накинул дождевик и принялся разминать спину.
9
Есть моменты жизни, которые неизменно всплывают в памяти. Словно кадры, вырванные из фильма, они прокручиваются перед глазами. В хороших воспоминаниях можно купаться очень долго. Сидя, например, с бокалом коньяка и сигарой у камина или в гамаке на летней веранде, просматривая фотографии.
Детали событий трехлетней давности постепенно улетучивались из памяти Эмиля. Они сменялись новыми воспоминаниями о прошедших приятных моментах продолжающейся жизни.
В тот декабрьский день снег шел с самого утра. Огромные хлопья падали с неба, словно кто-то там наверху отряхивал гигантскую пуховую перину. Эмиль проснулся очень рано. После звонка Карины в четверть четвертого утра он не мог уснуть. Он дважды перегладил внушительную стопку приготовленных пеленок и распашонок. К шести часам детская сияла от чистоты. Новоиспеченный отец пытался усидеть перед телевизором, но волнение и воодушевляющая радость, то и дело поднимали его с места.
К родильному дому он подъехал за сорок минут до начала приемных часов. Время измерялось не в привычных минутах и секундах, а выкуренных сигаретах. Один окурок равнялся трем-четырем минутам.
Когда стальная дверь скрипнула за спиной, Эмиль вздрогнул от неожиданности. Он метнул недокуренную сигарету в бетонную урну и прошагал мимо старого охранника, ворчавшего по поводу отсутствия терпения.
Халат лег на его широкие плечи небрежно наброшенным платком. Эмиль едва не растянулся на полу, на ходу одевая бахилы. Улыбающаяся медсестра нашла нужную фамилию
Не дождавшись лифта, Эмиль помчался на шестой этаж по лестнице. Санитарки и уборщицы, привычные к такому поведению, провожали его взглядом и прижимались к стене. Эмиль остановился у дверей и отдышался. На цыпочках он вошел в светлую палату и положил пакет на тумбочку. В воздухе витал запах молока.
От легкого шума проснулась Карина. Она улыбнулась и встала с кровати. Эмиль присел на корточки. Маленькое создание спало, причмокивая крохотными губками.
— Какая прелестная, — шепотом произнес отец, вглядываясь в выразительные черты.
— Я тебя ждала. Побудешь с ней? — Карина подняла девочку и положила на руки мужа, — схожу к врачу.
— Погоди, а если проснется? — опешил Эмиль.
— Не проснется, я скоро. — Карина поцеловала растерянного мужа в щеку и вышла из палаты.
Ребенок почмокал губами и завертелся в тесных узах пеленок. И тут же открыла глаза. Девочка смотрела на отца и едва ощутимо шевельнула ручками. Эмиль поцеловал девочку в лоб.
Через минуту вошла Карина и взяла ребенка, приготовившегося заплакать. Укачивая девочку, она положила ее в кушетку.
Глава семьи пробыл в палате около получаса.
10
Эмиль подобрал с земли грязного плюшевого медвежонка. Его шея была обвязана ярко-красной лентой. Профессор хотел взять его с собой, но тут же передумал. Он усадил медвежонка на поленницу и прошагал к дому, окна которого были не заколочены.
У собачьей будки лежали кости животного. Шейные позвонки опоясывал кожаный ошейник. Распахнутая дверь держалась на нижней петле. Ветер лениво играл с ней, словно ему нравился этот мерзкий скрип. Матвей заглянул в хлев. Груды костей погибших животных лежали на земле. Округлые ребра белесыми клыками торчали из земли.
— Не похоже, что кто-то переехал, — Виктор озирался, стараясь не наступить на кости, — просто бросили все и ушли.
— Зайдемте в дом? — предложил Эмиль и первым зашагал по скрипящим половицам сеней.
— Не гуманно — оставлять животных взаперти или на привязи, не давая возможности самим добывать пищу, — Виктор последовал за профессором.
Удушающий, резкий запах ударил в нос.
— Думаю, есть причины внезапного ухода. Едва кто-то добровольно бросил нажитое добро и просто сорвался с места, — заметил Матвей.
Они прошли в гостиную. Тяжелый запах заставил приложить каждого руку к носу. В комнате кружил рой мух.
— Вот и причины, — проговорил Эмиль и кивнул на кровать.
В постели лежало разлагающееся тело. Немая скульптура смерти была наполовину скрыта одеялом. Руки лежали поверх одеяла. Голова была повернута в сторону стены. Длинные седые волосы лежали на подушке, словно копна тонкой рыболовной лески.
Виктор выскочил из дома. Через миг послышались характерные звуки опустошающегося необычным образом желудка.