Штатский
Шрифт:
— Геннадий, а что ставить будем на могилу?
— В смысле?
— Крест или звёздочку? Если крещеный, то вроде надо крест, — мужики одобрительно кивнули, подтверждая слова Парамонова. — А если он комсомолец и предпочел бы звезду, как павший боец Красной армии? Как узнать?
— Дядя Саша, да почем я знаю! — Голос Генки наконец-то дрогнул, показывая, что и он не стальной.
— Ты сам что предпочтешь? — Выдал перл тактичности Александр.
— Мне всё равно. Мне бы побольше касок этих гадов, которых я собственной рукой на тот свет отправлю.
— Ого, это по-русски, это по-язычески. Тризна на кургане и доспехи
— Это же не справедливо, а дяденьки! Он же герой, его помнить должны.
— Вот как нас убьют, так и памяти конец. Герои не нуждаются в славе, Генка. Ею ищут живые дураки.
— А живых героев не бывает?
— Наверное не бывает. Мне так кажется. Вот нас возьми, мы просто делаем то, что можем. Боимся, гадим в кустах, ищем пожрать, обираем трупы. И убиваем гадов. Это не героизм, это такой труд, как у крестьянина. Только он несет жизнь, а мы смерть. Как-то так. Взяли всё наше барахло и пошли-ка к одной девице-красавице, а то она нас уже заждалась, все глаза просмотрела.
— Дуняша?
— А тебя еще кто-то ждет, Гена? Я чего-то не знаю?
И все облегченно засмеялись.
Телега стояла на месте вместе с грузом, стреноженная лошадка доедала траву, идиллия. Очень удачно, что они оказались не в сосняке, а в таком относительно светлом лиственном лесу. Парамонов и так страдал оттого, что Дуняша не получала никакого нормального провианта типа овса, а если бы еще и травы не имелось под ногами, как это бывает в сосняке.
— Василий, а просо нашей кобылке можно давать? Не вспучит? — У отряда теперь было пшено, более вкусная по мнению Парамонова крупа.
— Да того проса кот наплакал. Но можно, да. Что просо, что овёс, почти одно и то же.
— Ну и задай ей всё, что есть. Потрудилась хорошо, а что она от нас видит? Только трава, что под ногами.
— Верно говоришь, председатель. Лошадка она тоже человек. Где будем на ночевку вставать?
— А давайте здесь. Близковато к тому месту, где мы наследили, но я очень надеюсь, что пока тут некому по нашему следу идти. Ни людей, ни времени, ни порядку у немцев нет. Сами видите, непуганые шляются по нашим лесам, словно нас здесь нет. Ничего, доходятся. Считай, чертова дюжина осознала свою ошибку. Счёт в нашу пользу. В футболе с таким счетом «тринадцать — один» нас бы на руках носили. Генка, в футбол играл до войны?
Вот и сказана эта фраза «до войны». Фраза, делящая эпоху огромной страны на две половины — до войны и после войны. И время, когда не действуют почти никакие человеческие законы — война. Насколько помнил Парамонов, все его знакомые, определяя исторический отрезок какого-то события в Новейшей истории, оперировали тремя вехами: до революции, до войны, до развала СССР. Ну и после развала — это наше время. Правда сейчас «наше время» стало недостижимым и недосягаемым призраком.
— Ладно, ответственным за обустройство лагеря назначаю Генку, остальные ему в помощь. А Чапай думать будет.
— А почему я ответственный? — С ходу не дал думать Чапаю парень.
— Мы тебе кто? Мы тебе наставники и старшие товарищи. Стрелять научили, немца высиживать научили. Теперь учим лагерь разбивать. Кто наша смена, если не вы?
За спиной ему кивали мужики, мол всё верно, пусть крутится пацан, меньше думок,
* * *
Фотографии буду стараться добавлять в каждую главу. Как и в этой, они призваны дать понимание того, как выглядел мир тогда, как непросто в нем попаданцу. НУ и чтоб не думали, что я сочиняю неправду — все ми байки, они про жизнь.
Глава 8
После боя
Шалаш строил Генка сам, так что к нему имелись вопросы К шалашу, ясное дело, к Генке вопросов не было, он быстро умаялся, так что сразу после ужина парень вырубился, даже сказку на ночь не послушал. А мы взрослые сидели у костра еще долго. Флажка шнапса, обнаруженная у обер-гефрайтора, весьма способствовала молчаливому разговору мужчин, познавших жизнь. Не гнали, а понемножку цедили из крышечки вонючую жидкость, ценимую не за вкус, а за эффект.
Пономарев не был знатоком воинских званий вермахта, он и со званиями в РККА был на «вы», но в этот раз запомнил — двойная галочка в виде нашивки на рукаве солдатского мундира — это обер-гефрайтор. Во всяком случае в размокшем зольдбухе он с трудом разобрал именно такое звание. Попадались книжки гефрайторов, шуцманов, или обер-шуцманов, то есть старших стрелков.
Что удивило его, так это фотографии, вклеенные в книжки. Нет, не их наличие — всё ж таки Европа, куда нам до них. Но вклеенные и проштампованные фотографии были сделана в четверть оборота, а не анфас, как это принято в советских документах. И сами карточки были как это сказать, не строго одинакового размера и какие-то неформальные. Скорее даже художественные. Как если бы человек снимался на портрет, а потом попросил уменьшить снимок для удостоверения личности. Вот и говори потом про орднунг и хождение по линейке. Пономарев пересматривал книжки одну за другой и кидал их в костер. Включая те, из первого боя.
— Ты там чего-то понимаешь, председатель?
— Через слово. Алфавит немецкий худо-бедно понимаю, а сам язык — нет. Вот этот, к примеру, Франц Цукель или еще кто, но точно Франц. Да и хрен с ним. — И очередная книжка полетела в костер.
— И чего вынес из прочитанного, путное что?
— Что это были пехотинцы.
— Ха-ха-ха! Так это и так было понятно! Пехота они и есть пехота.
— А вот и нет. Могли быть моторизованной пехотой или из какой-нибудь танковой части. Может, кто-то по форме может их различать, я только по книжкам. Увидел, убил, выяснил.
— Так хорошо, так их звания учить правильно. А пошло жгешь? Может, лучше бы они с телами остались?
— Тогда сразу станет понятно, из какой части люди пропали, куда ехали и с каким заданием. Опять же пусть у них будет больше без вести пропавших. Не всё русским исчезать без следа.
— Это как выйдет. Мол ушел воевать Советский Союз и сгинул без следа? Умеешь ты, Александр жуть нагонять. Думал, только пацанов пугать умеешь.